– Хрена с два ты у меня пойдёшь дальше, дурилка картонная. Дальше – наши позиции. Думаешь, я тут по приколу околачиваюсь?
– Не думаю.
– И правильно делаешь. Я тут в дозоре, слежу, чтобы ни один урод к нашим позициям не пробрался, – лицо молодого человека остыло до сосично-розовых тонов, рот перестал брызгать и коситься, а глаза – выпучиваться из орбит.
– Я, конечно, не очень красив, но и уродств во мне нет. Если я не урод, то, возможно, ваши позиции одновременно и мои тоже?
– А поди тебя разбери – урод ты или нет, – молодой человек опустил глаза на ружьё и покачал его в руках, то ли прикидывая вес, то ли желая убаюкать. – Ладно, поступим так: я совершу задержание, приведу тебя к командиру, и пусть у него голова болит, кто ты – урод, шпион, пленный, диверсант, гражданский или просто хрен с горы. Только ты это, руки-то вверх подними.
– Зачем?
– Да пёс его знает, но положено так, – сказал молодой человек. Я не стал спорить и поднял руки вверх, и мы пошли. Я с поднятыми руками шагал впереди, а молодой человек указывал мне направление, тыча ружейным стволом в спину.
На ходу вместе с тычками я воспринимал окружающий мир, который состоял преимущественно из деревьев. Шелушащиеся терпкие колонны сосен уходили далеко вверх, где раскидывали сине-зелёные игольчатые кроны, скрывающие небо и заменяющие воздух своим хвойным духом. За звуковое сопровождение отвечали незримый, но очень упорный дятел, и растерянно охающая кукушка, также скрытая от глаз. С ладонями, выставленными над головой, я словно изображал оленя или лося. Впрочем, кому-то могло бы показаться, что я несу некий невидимый груз или жду удачного момента, чтобы забросить в невидимое кольцо невидимый баскетбольный мяч.
– Чёрт, уже часа два как должны были прийти, – произнес голос за моей спиной. – Похоже, заблудились.
– Да. Я уже давно заблудился, и с тех пор всё никак не развыблужусь.
– Чёрт! Сука! Вот ведь подстава! – голос стал сдавленно-шипучим. – Не хватало ещё щас на уродов нарваться. Они нас грохнут или в плен возьмут, и там запытают и грохнут, а командир решит, что я зассал и дезертировал. И как мне потом доказывать, что я не зассал?
– Не знаю, – признался я. То, что кто-то что-то сделал, можно доказать, предъявив результаты этого действия. Например, то, что я сейчас в лесу, убедительно доказывает, что я покинул родительский дом. В противном случае я бы находился в доме. Но как доказать отсутствие действия? Если бы мне пришлось доказывать, что я, скажем, никогда не убивал собак, то что я мог бы предъявить? Отсутствие мёртвых собак, наличие собак живых, свидетелей того, как я изо дня в день в течение всей своей жизни не убиваю собак? Нет, такие доказательства ни один судья во внимание не примет.
– Стоять! Брось винтовку! – мои размышления оборвал вопль, отлетевший, очевидно, от молодого человека, выглядывающего из-за сосны. На расстоянии, разделяющем нас, его полыхающее лицо с перекошенным ртом и набухшими глазными яблоками казалось неотличимым от лица моего сопровождающего