Странно, но в меня влилась какая-то неведомая сила. Я бодро вскочил и понесся с горы. У подножья чуть не сбил с ног соседа, дядю Колю. Тот сцапал меня за шкирку и спросил: «Кушать хочешь». Вопрос был, конечно, риторический. Ответа он не требовал. Все знали мое бедственное положение, но всем было до лампочки. Дядя Коля, помню, как сейчас, налил мне огромную тарелку борща аж до краев. Ничего подобного по вкусу, аромату, пурпурному цвету я не пробовал ни до того, и никогда в последующей жизни. Прошли десятки лет, а эта тарелка с борщом стоит у меня перед глазами до сих пор. И я не знаю кого за это благодарить Она спасла мне жизнь. И, о боже, дальнейшая жизнь покатилась как по маслу. Причем в буквальном смысле. В этот же день в нашем доме появились какие-то дяди и тети. Понанесли большое количество бутылок с подсолнечным маслом, огромный ящик с черным хлебом, еще какие-то продукты. А напоследок дядя с бородой залез в карман своих широченных штанов и вытащил оттуда бесформенный, засаленный кусяру сахару. Отер его о штаны и с беззубой улыбкой молча протянул мне. Я даже представить не мог, что такое богатство будет полностью принадлежать мне и, поэтому просто понюхал вожделенный кусочек. Но дядька весело подмигнул и сказал: «Бери. Это тебе». Я приберег этот символ детского счастья до лучших времен, а сам ограничился ломтем черного хлеба, который полил подсолнечным маслом и круто посыпал солью. С эдакой королевской трапезой я вышел на улицу. Я вправе был похвалиться даже перед относительно сытыми послевоенными ребятишками столь изысканной едой. Шел по двору с высоко поднятой головой и чавкал, что было мочи.
