За колченогим столом сидел особист в фуражке с васильковым околышем. Стоявший у входа младший сержант сноровисто меня обыскал, вытащил из кармана гимнастерки документы и положил на стол. Я было рот открыл, чтобы сказать, что документы не мои, а убитого Петра, да вовремя сообразил, что сейчас – не время и не место. А свои документы я получить так и не успел, хотя Кривохатько говорил, что мы приказом внесены в списки бригады.
– Ну, расскажи, танкист, как немцам продался, как танк потерял.
Особист был выпивши, рожа красная, да и запашок от него шел. Вскипел я, хотя и не стоило – надо было держать себя в руках.
– Ах ты, крыса тыловая! Водку в тылу жрешь, а сам на передовой не пробовал?
И тут же получил от стоящего сзади младшего сержанта в ухо. В голове загудело, я покачнулся, но устоял.
– Так вот как ты заговорил, шпион гитлеровский! Вот где ты нутро свое показал! Да я тебя сейчас к стенке – без суда и следствия, по законам военного времени!
Я стоял молча. Особист проглядел красноармейскую книжку Петра.
– Ничего, я тебя в трибунал отправлю, там тебя быстро на чистую воду выведут, гад!
Младший сержант вывел меня из землянки, усадил рядом со старшиной и распорядился:
– Глаз не своди с этих!
Часовой вытянулся, пожирая глазами сержанта.
– Меня тоже во враги народа особист записал, – сказал я устало.
– Ничего, там разберутся, – уверенно ответил старшина.
Видимо, он свято верил в законность правосудия в лице
НКВД. Но я-то знал из книг и документальных фильмов, как расстреливали комдивов и командиров за мнимые прегрешения – особенно в начале войны, когда царила неразбериха и начали действовать заградотряды.
Ведь особист в сопроводительной записке может написать с пьяных глаз все, что угодно, и поди потом отмойся. А в трибунале докопаются, что документы не мои – и конец старлею Колесникову!
Красная Армия, оставляя под натиском врага обширные территории, не успевала эвакуировать людей и ценности, что уж тут говорить о задержанных, сразу переходивших в разряд подозреваемых в измене?
Стоило ли так рваться к своим, чтобы тут же попасть в лапы «органов» с перспективой быть расстрелянным? Многих, вышедших из окружения, обвиняли в измене Родине, и, согласно Приказу Наркомата обороны, приговаривали к расстрелу или осуждали на большие сроки и отправляли в лагеря на Колыму или Воркуту. В то время, когда фронт требовал подготовленных воинов, тысячи командиров разных рангов – от лейтенантов до командармов – томились в лагерях, а в бой бросали необученных ополченцев. Вот такое непростое было время.
Единственное, о чем я жалел, – документы Петра остались в руках особиста. Я пока не связан, не за решеткой – убежать вполне можно, а потом пристать к какой-либо воинской части. Сейчас неразбериха, солдат и командиров из разбитых полков и дивизий собирают на сборных пунктах и доукомплектовывают