Перевалив холм, экспедиция добралась до зловонной долины, которую дочь Самоедова назвала Гиблой. Долина началась разливом выходившей из неё реки и была отдана мангровому лесу.
Путники, едва ступив на его порог, увязли в топком иле, но настойчиво шли вперёд, надеялись продвинуться вдоль русла к столовой вершине. Под ногами булькала красноватая жижа. Потревоженная, она испускала гнилостное зловоние. Стоячие озёрца кишели москитами, они беззвучным облаком опускались на людей и заставляли их истово хлестать себя стеблями сорванной травы.
Чем выше поднимались путники, тем сложнее давался каждый новый шаг. Они перепачкались и выдохлись, вынужденные перебираться через туго сплетённую сеть мангровых корней. От влажного воздуха и общей затхлости кружилась голова. Кожистые, покрытые соляным налётом листья мангров липли к телу, с ветвей падали чёрные пиявки. Птицы брезговали пологом Гиблой долины, их не прельщало даже обилие крупных насекомых. Единственными звуками, наполнявшими округу, стали чавканье ила и шлепки по искусанной москитами коже.
Первой, доведённая до слёз, не выдержала Клэр. Нащупав за ухом очередной бугорок присосавшейся пиявки, она заявила, что возвращается к берегу. Следом сдались Габриэль и Маурисио. Наконец Мактангол признал, что подняться по болотистой реке к столовой вершине невозможно. Проще уж напрямую карабкаться по скалам южного отрога. Мактангол стоял на месте, всматривался в завесу узловатых корней – они свешивались из не успевших опасть плодов и деревянистыми щупальцами утыкались глубоко в ил, – затем побрёл обратно.
Вернувшись к устью реки, экспедиция попыталась пройти вдоль берега на север, но там уткнулась в простиравшийся на добрые три-четыре километра гребенчатый откос, целиком заваленный базальтовыми глыбами. Маурисио заявил Мактанголу, что лучше повеситься на ближайшем суку, чем продолжать путь по скользким камням. Участники экспедиции его поддержали, и только Рита задорно перебиралась с одной глыбы на другую – выискивала проходы между зубцами гигантской гребёнки. Её живость никого не впечатлила, ведь дочь Самоедова единственная отказалась продираться по руслу Гиблой реки, будто наперёд знала ошибочность выбранного направления.
Путники повернули назад. Перебрались через южные накаты главного отрога и задержались на ночёвку. Пополнили запасы пресной воды – набрали её в захваченный из лагеря гермомешок, однако к ужину раздобыть ничего не сумели. Наутро они едва плелись, выискивая проторённую тропку от бухты Спасения и с трудом находя собственные следы. К сигнальному костровищу спустились грязные, со слипшимися от ила волосами. Ответив на докучные вопросы Самоедова и Тёрнера, ломанулись к пляжу – отмокать в морской воде и пить подготовленные для них кокосы.
Выжившие хотели в бытовой суете отвлечься от несчастий.