Потом я зашел в муниципальную больницу Бейоглу: мне показалось, я увидел снова тех же приятелей, изрезавших друг друга; тех же девушек, пытавшихся свести счеты с жизнью, выпив йода; тех же подмастерьев, у которых либо рука попала в машину, либо иголкой проткнуло палец; тех же пострадавших пассажиров, которых зажало либо между автобусом и остановкой, либо между паромом и пристанью. Я внимательно изучил регистрационные записи, ответил что-то полицейскому, которому мой интерес показался подозрительным, и, вдохнув запах лавандового одеколона, которым полил нам руки счастливый отец, подымавшийся в родильное отделение, вдруг испугался, что сейчас расплачусь.
Начало смеркаться, и я снова вернулся к месту происшествия. Я прошел мимо маршрутных такси и направился в парк. Вороны, гневно каркая, пикировали над моей головой, но потом они попрятались на деревьях, затаившись в ветвях. Казалось, я был в центре города, но я не слышал его шума – одну лишь оглушительную тишину; я ощущал себя убийцей, который зарезал кого-то и теперь вынужден прятаться. Вдалеке бледно-желтым светом светились окна аудитории, где Джанан поцеловала меня, – должно быть, там шли занятия. Деревья, чья беспомощность поразила меня утром, превратились теперь в уродливые, бесформенные и бессердечные образования коры. Я медленно брел по снегу, который попал мне в ботинки, как вдруг заметил следы человека с полиэтиленовым пакетом, который четыре часа назад бежал вприпрыжку по снегу. Чтобы убедиться, что следы существуют, я прошел по ним вниз до дороги, потом вернулся; когда я шел обратно, я заметил, что мои следы давно перепутались со следами человека с пакетом. Тут из-за кустов появились две черные собаки, – так же как и я, они были свидетелями произошедшего, так же как и я, они были виновны; испугавшись меня, они убежали. Я остановился и посмотрел на небо: оно тоже было черным, как собаки.
Вечером мы ужинали вместе с мамой и смотрели телевизор. Новости – то и дело мелькавшие на экране люди, преступления, катастрофы, пожары и покушения – казались мне далекими и бессмысленными, словно волны штормившего моря, едва показавшегося вдалеке, из-за гор. И все же во мне теплилось желание находиться «там», быть частью того свинцово-серого далекого моря. Но на экране черно-белого телевизора с плохо настроенной антенной среди расплывчатых изображений не возникло никого, кто сказал бы об убитом студенте.
После ужина я