Он продал свою белую машину, черный телевизор и грязного цвета кушетку. Денег было столько, что они вызывали чувство вины. Он еще раз подумал, не дать ли сколько-нибудь жене, но, вспомнив о ее самомнении и желтой шляпе, решил не давать.
На смертном одре его мать призналась, что жалеет только об одном – что не съездила на Бали. Как счастлива она была, имея подобные мечты и разочарования! Ему подумалось, что, если пойти в бюро путешествий, тамошние цветные плакаты и глянцевые журналы могут вдохновить его купить вдруг билет в какое-нибудь опасное, экзотическое место на краю света, где посреди дороги, высунув язык, лежат тощие собаки, а женщины с корзинами на голове продают на пляже свежие ананасы.
Служащая бюро путешествий, бросив на него один взгляд, сразу предложила съездить в Диснейленд. Он знал, что на его лице банальность, на руке дешевые часы и на шариковой ручке – название сантехнического предприятия. Сидя напротив этой молодой женщины, вероятно только что вернувшейся из Танжера с одним из своих любовников, он ощутил потребность сказать: «Посмотрите, я не такой – я же умираю!» Но он был человеком не того сорта. Увидев, что его не интересуют четырехдневные туры – с оплаченным самолетом и гостиницей – в страны, куда семьи ездят, потакая своим детям, и счастливо отдыхают от своей счастливой жизни, она отмахнулась от него одним взмахом ресниц.
Он попросил что-нибудь про африканское сафари, и она с недовольным видом протянула ему брошюру, словно даже фотографии львов и водопада Виктория никак не соотносились с его руками.
И потому, когда приходила боль, он начал радоваться ей. Почему бы и нет? Раз уж ему не суждено быть ничем примечательным, он попытается быть стоиком и скроет надвигающуюся смерть от остального мира, как детский секрет. Когда его не станет, может быть, найдутся один-два человека, на которых произведет впечатление тот факт, что они не знали о его предстоящем уходе до самого момента смерти.
У него не заняло много времени привести в порядок все свои дела. Закончив с этим, он закрыл свой банковский счет, а наличные перевел в кучу дорожных чеков, достаточно пухлую, чтобы оттопырить карман.
И отправился в Нью-Йорк. Он не знал, сколько пробудет там, но огромный город был заряжен энергией, и подсознательно он надеялся позаимствовать у Нью-Йорка частицу его бесконечной жизненной силы. Он ездил туда с женой на медовый месяц, и хотя тогда город напугал его, теперь терять было нечего.
Сначала его поразила мысль, что тысячи людей здесь тоже умирают. Он провел целое утро, внимательно вглядываясь в лица прохожих и пытаясь выявить по какой-нибудь отметине или жесту признак предчувствия конца. И хотя вскоре бросил свои попытки, его грело сознание, что в нескольких шагах, прямо теперь или через минуту, есть или найдется кто-то, разделяющий его судьбу.
Он