– Сержант Павлов, – представился он. – Ваши документы.
Обыкновенно я хожу безо всяких документов. Но как раз сейчас они были с собой – я ж из Москвы вернулся.
Сержант внимательно пролистал паспорт.
– Живёте…
– Солнечная, тридцать один, – сказал я.
Он сверился со страничкой прописки.
– Уезжали?
– Да, неделю был в Москве.
– Это хорошо, – он козырнул, возвращая паспорт.
Однако.
По пути я зашел в магазинчик. Хлеба купить. Нужно бы и всякого другого, но руки заняты: портфель, чемодан. Хлеб, половинку круглого, я положил в авоську, буду нести вместе с портфелем. Можно было бы и в портфель, но хлеб духовитый, горячий. Что пропахнет портфель, не страшно, а вот измажет – нехорошо. Дедушка не любил неопрятности, и эта нелюбовь отчасти передалась мне.
На выходе из магазина встретился почтальон.
– Вам письмо заказное, – сказал он. – Вас не было, я его в ящик бросил, вместе с прессой.
– Ладно.
– Видели уже, сколько милиции в Сосновке? – спросил он по праву почтальона. Почтальон, он если не всеобщий любимец, то всеобщий знакомец.
– Видел одного милиционера, – ответил я.
– Их много. Из Черноземска.
– Что-то случилось? – задал я ожидаемый вопрос.
– Так ведь пока вас не было, в Щукино ещё двое пропали. Дети, восьми лет.
Щукино – посёлок в шести километрах по железной дороге.
– Вот Андрей Николаевич – по праву почтальона он звал первого секретаря обкома запросто, по-родственному, – и распорядился. Кровь из носу, а отыскать мразь, и быстро.
Я не ответил. Что отвечать-то?
– Они и стараются, милиция. Под каждый камушек заглядывают, подворные обходы каждый день, проверяют, нет ли нарушений паспортного режима, и вообще. Спрашивают, не видел ли кто чего, – почтальон с надеждой посмотрел на меня.
– Я в Москве был, – разобнадёжил его я.
– Ну да, конечно. Если вдруг увидите подозрительное… или узнаете… или просто подумаете…
– Тут же позвоню в милицию, – закончил я.
– Именно, именно, – обрадовался почтальон, и мы расстались.
Дома я поставил на огонь кастрюлю, сегодня будет «суп перловый с мясом», из пакетика. Нужно будет кулинарную книгу купить, что ли. Здесь, в Сосновке, столовых нет, а в город не наездишься. Правда, занятия начнутся скоро, тогда и буду обедать в городских столовых.
Настроение, с утра бодрое, испортилось. Живёт же всякая мразь на свете, да не просто на свете, а где-то рядом. Где-то совсем рядом. Даже «заказное письмо», запрос Новосибирского Оперного театра на постановку, настроение не улучшил. Нет, постановка – это здорово, но вот что с чудовищами делать?
Ночью мне снился странный сон. Мне вообще последнее время снятся странные сны, но в них я обыкновенно горю. Буквально. В огне. И да, больно. Не очень, всё же сон, а не явь, но во сне – больно. А просыпаюсь, и не больно.
Но