Я еще раз обнял папу.
– Тоскливое и тревожное чувство испытываю я сейчас, – начал говорить он. – Шестьдесят пять лет прожить и быть так далеко от близких людей…
Его голос был слаб и слегка неровен, казалось, не выходил из груди, доносился откуда-то издалека.
– В последнее время я даже перестал молиться, ноги меня очень беспокоят, и вообще, я стал забывать время намаза.
Мы говорили очень долго, он спрашивал у меня, как так получилось, что я начал жить отдельно? Почему я не хожу к нему в гости? Узнав о том, что я женат, причем уже три года, спросил осторожно, счастлив ли я в семейной жизни? И есть ли у меня дети?
– Да, есть. Дочка. Лала. Счастлив, – ответил я коротко.
Отец взглянул на меня внимательно, растерявшись то ли от знакомого имени, то ли от неожиданности моего ответа. Я не был удивлен его забывчивостью, так как еще недавно случайно встретил экономку на воскресном базаре. Она рассказала, что у отца расстройство памяти. Бывают дни, когда он ничего не помнит, снижается скорость речи, нарушается координация движений, вплоть до того, что ему становится трудно даже ухаживать за собой. После долгих уговоров он согласился вызвать врача, и в те дни, когда он принимает лекарства, он чувствует себя хорошо.
Увидев отца, поговорив с ним, я решил почаще навещать его. И правда, иногда он был веселым, встречал меня с улыбкой. В какие-то дни он меня не узнавал, старался не говорить со мной. Вел себя как чужой. В такие дни я долго сидел рядом молча. А буквально на следующий день он мог звонить мне, жаловаться на жизнь, на меня, потому что я не навещаю его.
Однажды, когда я посетил его, он внезапно начал обвинять меня.
– Ты начал ходить ко мне только потому, что тебе стало жалко меня. Думаешь, я сижу один целый день старый, больной, только из-за жалости, я знаю. Но, сынок, ты так и не узнал меня за эти годы. Я огорчен тобой, я не терплю, чтобы из меня делали жертву. Я никогда не приму этого. Слышишь, я запрещаю тебе жалеть меня. Неужели ты и правда думаешь, что я не могу обойтись без тебя? – вздохнув, отец продолжил. – Аллах поможет мне, очень скоро рамадан. Я еще ближе буду к нему. Я лучше сдохну как собака, чем приму жалость, – он вдруг громко засмеялся. – В руках у меня много силы, чтобы ползать, если ноги окончательно откажут.
Он пытался подняться, я решил помочь ему. Он толкнул меня в грудь и тут же, потеряв точку опоры, упал как подкошенный.
Растерявшись от случившегося, я несколько секунд медлил, а потом попытался поднять его.
– Прочь! – заорал он. – Прочь, не трогай меня. Ты низкий человек. Мне стыдно за тебя, стыдно.
Он пытался подняться сам, но каждый раз усилия были напрасны. Я не понимал, чем вызван этот необъяснимый гнев. Мне очень хотелось заплакать, но я не желал, чтобы домработница увидела мои слезы. Сжав зубы, я с трудом сдержал рыдания.
По