Ждать ему пришлось долго. Хотелось закурить.
Человек сидел в машине и жалел, что не может выдавать себя зажженной сигаретой. Он нетерпеливо постукивал по рулю и поглядывал на часы. Как это ни странно, но время не сбавляло свой ход. Осталось мало времени. По расписанию, когда дети в бассейне, в доме никого не должно было быть. Но домработница не придерживалась расписания и не торопилась уходить. Но оставлять на другой день нельзя. Другого шанса может и не быть. Нужно идти. Идти по намеченному плану. Получилось непредвиденно, но план менять нельзя.
Человек накинул капюшон, надел перчатки, открыл бардачок, достал флакон и вышел из машины, направившись в дом, где хлопотала домработница Татьяна Сергеевна.
Женщина негромко напевала себе под нос, натирая нижнюю ступеньку на лестнице. Она мечтала, что протрет перила и закончит генеральную уборку. И не догадывалась, что в дом проник человек, который долго сидел в машине и ждал, когда она уйдет. Что-то мягкое и вонючее дотронулось до ее носа, под который она только что пела песню. И все.
Женщина пискнула и мягко сползла в его руки. Он оттащил ее к дивану и уложил, бережно подложив подушки под голову и ноги.
Оказывается, очень легко устранить человека, который не изменяет своим привычкам.
«Надо было обувь снять», – подумал он и прошелся по комнатам, стараясь не следить. Он заглядывал в каждый шкаф, на каждую полочку. В гардеробной ему хотелось вообще все перевернуть верх дном, но найти. Но ничего не было. Он нервничал и постоянно оглядывался, проверяя не наследил ли. Фирменная подошва дорогих мокасин могла оставить фирменный след.
***
Алексей боялся и паниковал. Хотя старался не выдавать своего страха. Несколько ночей ему снился один и тот же сон, в котором погибает писательница. А наяву жуткие предчувствия подкидывали страшные картины.
– Это не паника, – возразил он в трубку телефона, противореча своим ощущениям – я подумал… я тогда пьяный был… сразу и не понял… но из-за этого же не убивают. Не хочу я грех на душу брать. И тебе не советую. Надо вернуться и все обратно сделать. Да, мне страшно. Но я же не убийца. Сам я не убиваю, но то, что я сделал, может ее убить. Это же грех. Нет, не могу я. Пожалуйста, давай все вернем обратно. Да не паникую я. Я просто представил, что может быть. Тогда я пьяный был, вот и согласился. Давай. Не могу спать. Ничего не могу. Давай вернем, исправим все. Пожалуйста.
Алексей не паниковал, его мучила совесть вкупе со страхом. А вдруг кто узнает, а вдруг случится страшное и непоправимое? Он же не убийца. Ему страшно. Он не мог с этими мыслями жить. Он уже несколько ночей просыпается в липкой от пота футболке. Он даже водку не пил от страха и ужаса, хотя думал, что будет наоборот. Его гложет и жжет совесть. Нервы предательски воспалились. Руки тряслись, глаз дергался. Он каждое утро включает компьютер и с придыханием и замиранием сердца просматривает новости: не погибла ли? А должна. Каждое