Новорожденная, к немалому неудовольствию Алекса, спала с родителями. Иногда София не могла уснуть и прислушивалась к дыханию дочери: ей становилось страшно, когда ритмичное посапывание на мгновение замирало. Волна паники и страха окатывала женщину с головы до ног, пятки начинало колоть иголками, а в подмышках проступал холодный липкий пот. Мгновением позже дочь вздыхала, сопение возобновлялось, и София на время успокаивалась.
Она была полностью поглощена любовью к дочери, заботами о ней и теми ежедневными радостями, доступными каждой матери на свете. За всем этим София совсем забыла о муже: почти не интересовалась его самочувствием, его делами на работе и вне ее. Она была настолько поглощена материнством, что даже не заметила, как муж стал спать на диване в гостиной, а когда заметила, не придала этому значения. Теперь каждый из них жил сам по себе. Софии казалось, что у них – идеальная семья. Но как глубоко, как жестоко она ошибалась…
Карина заворочалась во сне, пытаясь принять более удобную позу. София тихонько переложила ее на кровать, накрыла пледом и ушла на кухню, чтобы убрать остатки остывшего праздничного ужина, к которому никто из них так и не притронулся.
Закончив уборку, она налила вина, выключила свет и присела на край стула. В тишине цедила густое вино – черное в темноте, как ее злость. Последние несколько лет вся их семейная жизнь была невыносимым фарсом и ложью. Алекс обманывал ее, она была рада обмануться, а вместе они обманывали дочь.
Три года назад в их жизни появился четвертый человек. София знала ее, но не была близко знакома с ней – видела пару раз на корпоративах, куда она ходила вместе с мужем до рождения дочери. София знала, что она сама далеко не красавица, но та женщина была уж совсем ничем не примечательна. Жиденькие светлые волосы, круглое бледное лицо с такими же блеклыми, едва заметными бровями и ресницами. Отсутствие груди она пыталась скрыть таким явным пушапом, что даже мужчинам было неловко смотреть на это. Плюс ко всему злосчастные бретельки постоянно сползали с ее плеч, поэтому она периодически подергивала ими, чтобы вернуть убегающую бретель на место. Все вместе это придавало ей какой-то комичный вид. Софии даже стало жалко ее. И вот теперь она должна делить мужа с ней. Да, жизнь – действительно удивительная штука!
Хотя делить – слишком громко сказано. После всех скандалов, слез и истерик у Софии не осталось никаких теплых чувств к мужу. Единственное, что она чувствовала, глядя на него, была злость и ненависть. Ненависть за то, что она доверилась ему, а он предал ее; за то, что она не могла отпустить его, а он не проявлял к ней никаких чувств; в конце концов за то, что она потратила на жизнь с ним свою молодость. И даже чувство благодарности за дочь, которое она испытывала к нему по началу, испарилось, оставив после себя горький осадок сожаления почти состоявшейся матери-одиночки.
Алекс