А потом там сделали детский сад. Я туда ходила маленькая.
– Ты молчишь? – заметил шеф моё серьёзное лицо.
– Да вот думаю: песка не хватит на сегодня штукатурам. Надо что-то делать, а то уйдут рабочие…
Я понимала, что Виктор Андреевич пошутил, но в душе что-то ёкнуло. В голове вмиг пронеслась мысль о том, как Прасковью с детьми и её отцом Акимом переселили в барак, когда умер её муж Дмитрий Сальцин.
– Не молчи, не переживай, сама нажила себе проблем – так справляйся с ними. Дом построить – это непросто, – сказал Виктор Андреевич.
– С Божьей помощью построим! – сказала я. – Никак иначе! Виктор Андреевич, это хорошо, что не дали мне квартиру. Если бы я тогда её получила, то теперь у меня не было такого дома.
– Я бы всем дал, если бы они у меня были. А потом и совсем строить перестали, помнишь?
– Помню, Виктор Андреевич, и не обижаюсь.
– А участок-то какой большой, целое футбольное поле.
Вечером, сидя у телевизора, я всё думала о словах Виктора Андреевича. Понимала, что он не хотел меня обидеть, что это шутка, случайное совпадение всего лишь. Но где-то далеко-далеко засела острая заноза, которая не болела, но напоминала о себе своим присутствием.
– Таня, Таня, – позвала меня сестра Лена.
Я не ответила.
– Ну, ушла в себя, вернусь не скоро! – смеялась она надо мной.
Мне не хотелось ни с кем разговаривать.
– Ну, что ты приучила его на диване! Пошёл! – сказал муж.
Рыжий английский кокер-спаниель прижался ко мне ещё сильнее.
– Не трогай его, – нервно сказала я.
Марсель закрыл глаза и притворился спящим.
– Ну-у-у! Два англичанина! Капиталисты несчастные, заняли весь диван, и ничего им не скажи, – ворчал Сергей.
«Ну, денёк! – думала я, засыпая. – Да говорите вы все хоть что! Всё равно по-вашему уже не будет никогда».
Какое странное, необъяснимое чувство! Это больше, чем радость, гордость, счастье, – первая ночь, проведённая в собственном доме! Это нельзя ни с чем сравнить. Дом, который ты построил сам, своими руками, как мечтал, как умел, как желал, чтобы жить. Заботы и материальные трудности, связанные со строительством, оторвали нас от всего. В какое-то время наступала такая усталость, безысходность, что сдавали нервы и хотелось всё бросить. Всё это уже в прошлом.
Мы переехали в августе. Ещё было полно недоделок, но жить уже можно. После хрущёвки в двадцать семь квадратных метров мы просто потерялись в доме. Чтобы тебя услышали, надо было сначала найтись самому, то есть пройтись по этажам, комнатам или выйти во двор, в гараж, а иначе не докричишься, не дозовёшься. Первое время, по привычке, мы уменьшали звук телевизора и музыку. Я прислушивалась и ждала, что вот-вот кто-то начнёт стучать за стенкой или этажом выше среди ночи.
Утро ошарашило своей тишиной, простором и свежим воздухом. Я открыла окно настежь, услышала пение синички. Она сидела на ветке сирени и старалась изо всех сил. У неё так славно получалось, что мне захотелось крикнуть ей «браво!».
Я