«Не гляди назад, не гляди…»
Догонял по стадиям: человек-душа (1–2 дня), сверхчеловек (1 день), бог (минут 15), человек философский (это уже вниз, 2–3 дня), человек-ум (1–2 дня), опять просто человек (минут 15), тут, в силу мощнейшей инерции падения, ниспадающим плечом параболы пробивалась стартовая человеческая отметка, пробивалась и лежащая под ней прямая на четверть четвертого, и следовали две постстадии – животного (неделя) и растения (до полного изнеможения и приезда санитаров). Что творилось в душе страдальца за этой трезвой чертой субъективной гнуси в четверть четвёртого – особенная тема. А когда после капельниц и страданий подорожника, выросшего-таки сквозь асфальт посреди тротуара, он возвращался (поднимался) на свою слабо нисходящую (четверть четвёртого!) гнусную линию, то наскоро замуровывал поспешными зароками все прораны в расхристанной душе, все входы и выходы из неё к привидевшимся богам, потом цементировал клятвами на партбюро и обещаниями жене, и бывал при этом так гнусно счастлив и настолько гнусно горд собою, что считал себя вправе сразу же начинать учить жить не только славный коллектив звездоносного РИУСа, НИИП, но и всё человечество. Человечеству-то повезло – Орликов, ядерщик, был невыездной, под подпиской, под колпаком и под легендой, а вот НИИП был обречён: более ярого и одновременно послушного председателя общества трезвости трудно было и представить…
В растительной же постстадии бывали краткие ренессансы, когда, после нарушения режима капельного орошения (глоток в полчаса), смерть под чёрным сапогом глумящегося божества казалась неизбежной, вдруг появлялся ангел и спасал. И откуда-то притекали немыслимые для растения силы, за краткие минуты, от силы за час-два – зимнее цветение! – в миниатюре воспроизводился параболический кульбит, но чем выше была его амплитуда, тем вероятней приземление уже в ином измерении.
Сейчас ангелом явился Африка, и амплитуда рецидива-ренессанса обещала быть высочайшей.
– В-в-вот э-т-то т-ты, Ж-же-же-ня, м-м-молодец…
Африка даже умилился – греют добрые дела душу, что и говорить, да и Орёл вдруг увиделся былинным страстотерпцем, этаким новым столпником, гаражником (гараж-то, с учетом стоящих в нём старых жигулей второй модели, потесней любой кельи будет, ведь седан, стакан на багажник не поставишь, и сам – бочком, бочком…), самовольно взвалившим на себя муку битвы с чертями, врагами русского человека, ведь и прошлые святые старцы-иноки ратились со своими бесами в келейках да землянках в одиночку, вызывали их на себя со всех округ, облегчая тем самым другим трудовое житие (и чертей на всех не хватает)… чем не борец?
Умом Африка понимал, что сравненьице не работает, хромовато, но душой полностью принимал равность мученичества, и себя видел каким-никаким, но участником подвига нового русского