Три монаха из Мо почтенному прелату не являлись, ни во сне, ни в бреду. Кошон прекрасно спал, ел, отличался отменным здоровьем и думать забыл о жестоком июньском дне, когда, имея полную возможность проявить жалость, всё же отправил троих своих соотечественников в «крепкие и надёжные тюрьмы», где их, измождённых шестимесячной осадой, ждала неминуемая, мучительная смерть.
– Это унижение заслужено ими вполне, – назидательно разъяснял Кошон клирикам из своего окружения, вкушая сытный обед в трапезной разорённой церкви Сен-Фарон де Мо, где служил аббатом один из осужденных монахов. – Они восстали против законной власти. А что есть законная светская власть? Это власть Господа нашего через своего помазанника над телами, так же, как Он, властвует над душами нашими через его святейшество папу. Восставая против короля, эти монахи всё равно, что восстали против Бога и вполне заслуживали костра. Но я поступил милосердно, позволив убедить себя в том, что они просто заблуждались и отправил их, всего лишь в тюрьму…
Но через два месяца внезапная смерть Монмута едва не лишила епископа одного из «крыльев» и должности советника английского короля. Он совсем уже было собрался растеряться, однако, милость герцога Бэдфордского тут же ввела его в королевский совет и оставила советником на службе у регента.
– Будете служить мне так же ревностно, как моему брату, получите архиепископство, – пообещал герцог.
И Кошон служил. Верой и правдой. Получая тысячу золотых экю только за заседания в королевском совете…
На подписание договора между тремя герцогами он явился по долгу службы, хотя и испытывал некоторое смущение – кажется, впервые в жизни, почтенный прелат не смог отличиться в порученном ему деле. Переговоры с Бретонцем, которые Кошону доверили годом раньше, закончились полным провалом из-за того, что спесивый герцог не пожелал договариваться «через свинью», и до сегодняшнего подписания дело доводили уже другие люди. Ходили слухи, что виной всему герцогиня Анжуйская, которая расстроила переговоры, потому что сама упорно искала сближения с герцогом. И, хотя никаких прямых подтверждений этому не было, Кошон затаил на герцогиню нешуточную обиду. Из за чего теперь вполне разделял мнение Филиппа о том, что принесение вассальной присяги её сыном, очередной ловкий ход готовящейся интриги.
– Если вы думаете, что я забыл о нашем деле, герцог, то вы ошибаетесь. Не хотелось бы говорить огульно и приписывать герцогине Анжуйской дела, которые подвластны только Господу, но факты вопиют… Мы ведь знаем, ваша светлость, каким изощрённым умом обладает эта женщина. И я бы нисколько не удивился, если бы нашёл доказательства тому, что она, только ей известными дьявольскими кознями,