Месяц спустя, по наитию, я зашел в Замковые Записи на Лафайетт. Мне наконец повезло. На большом рекламном экране играли видеозапись начинающего, очень молодого, но быстро поднимающегося ввысь звездного пианиста. Лет тринадцать ему было.
Думаю, это просто удача, что у меня такой характер – я никогда ничего не принимаю как должное. Маленький пиздюк играл какой-то опус Шуберта. Торс его ходил спиралью, а на абсурдно уродливом лице застыла неприятная гримаса, которая по задумке должна была, очевидно, передать зрителю, что исполнитель находился либо в дичайшем приступе боли, либо на грани оргазма. Один раз до этого я видел, как мой брат занимается онанизмом, и было похоже. Благодаря врожденному скептицизму я ни на секунду не предположил, что именно так должны себя вести за клавиатурой пианисты. Мне было лет пять или шесть, когда я видел черно-белый фильм, в котором главный герой играл, уж не помню, что именно, какой-то декоративный опус восемнадцатого столетия, и я, помню, восхитился, по наивности – а может, из-за детской мудрости, позой и осанкой актера – прямая спина, прямая шея, глаза едва смотрят на клавиатуру. Достойно и элегантно.
Пошлая и дешевая видеозапись, но тот, кто ее делал, иногда (реже, чем мне хотелось) обращал внимание камеры на собственно технику исполнения, то есть на пальцы и клавиши. Таким образом, несмотря на серию неуместных крупных планов и претенциозных ракурсов, мне показалось, что я что-то там для себя ухватил. Я спросил бледную прыщавую девушку за кассой что именно там играют, и она посмотрела на меня будто я только что прибыл с Малой Медведицы с рассчетом вселиться к ней в квартиру, а потом сказала, что не уверена. Она позвала кого-то по имени Зак, и этот Зак, с кольцами в носу и бровях и японскими татуированными символами на лице и шее, притащился вперевалочку и некоторое время потратил на осознавание ситуации. В конце концов он остановил запись и что-то долго выяснял, руководствуясь данными каталога. Затем он сказал мне, что играет ужасно знаменитый русский пацан, запись давняя, он еще совсем пацан был тогда, а теперь вырос. Он чрезвычайно удивился, когда понял, что я интересуюсь автором и названием опуса, а не пацаном и русскими. Он назвал три разных имени, глупо и пошло сострил, сообщил мне, что запись можно купить с двадцатипроцентной скидкой, и в конце концов отошел к звонящему телефону.
Придя домой, я попросил у своего брата двадцать долларов в долг, обещая, что буду экономить на ланчевых деньгах и расплачусь при первой возможности. Он сказал, с процентами. Я спросил, с какими. Он сказал, сорок долларов