Любимая в прошлом чашка, весы без батареек и белые почти новые «Найки» потянулись к огню и свету.
Ненадолго. Но кто из них знает, что такое надолго? И ты не знаешь.
Октябрьский старик
«Можете называть меня мисс Четверг», – сказала она, заметив его затруднение. И это было кстати. После восьмидесяти память его стала напоминать крупное решето. Грубый фильтр, задерживающий только большое и важное. Имена, встречи и даты – все это мелькало, проносились из смутного «будет» в размытое «было».
За время его жизни отвечали большие наручные часы. Атавизм позапрошлого века. Механические часы с большими стрелками и выпуклой линзой над окошком с днем недели. Часы были автоматическими, их не нужно было заводить. Они готовы были идти вечно, если не снимать их с руки. Дивный, преданный своему делу механизм из швейцарского прошлого. Корпус и стекло уже не сверкали, как когда-то. Как в те годы, когда их хозяин был молод и счастлив. Часы были такими же старыми, как он. Но, пока он вставал в шесть пятьдесят к утреннему кофе, они безукоризненно точно напоминали ему о завтраке и прогулке. К сожалению, их преданная точность не распространялась на прочие обстоятельства его долгой жизни. Погода, времена года, города и страны, имена горничных – часы об этом ничего не знали. Жаль.
Старик вышел на крыльцо. Первый, ранний и неожиданный октябрьский снег. Мягкие хлопья касались лица, кружили вокруг фонарей. Старик, напевая без слов и слегка пританцовывая, смел большой щеткой легкий снег со ступенек, а потом широкой метелкой расчистил дорожку до калитки. Щетку и метлу он аккуратно поставил в нишу на веранде. На место. И скрипнул калиткой, выходя на улицу.
Мисс Четверг смотрела на него из окна. Она знала, что он напевает русского «Щелкунчика». Догадывалась по вальсирующим его движениям, улыбке, ритму губ. Осенью он сметал с дорожек сада листья, летом – пух тополей, залетавший в их тихий двор с большого бульвара, ведущего к морю. По этому бульвару старик шел и сейчас. Полтора часа продолжалась его ежедневная утренняя прогулка. По возвращении он выпивал чашку кофе и рассказывал хозяйке отеля, а также всем, кто желал слушать или просто завтракал в гостиной маленького отеля у моря, о том, что видел, встретил или вспомнил во время прогулки. Он умел рассказывать, этот маленький опрятный старик. И его голос, такой же мягкий, как сегодняшний снег, наполнял гостиную отеля событиями, ставшими прошлым много лет назад. Голосами людей, которые давно уже молчат. Он хорошо рассказывал, иногда закрывая глаза и напевая забытые или почти забытые песни. По правде сказать, утренние истории старика собирали почти всех гостей отеля. Но старик об этом не знал. Его слушали, смеялись над его шутками, удивлялись его памяти – он цитировал в подходящих случаях целые абзацы своих любимых писателей или героев старых фильмов…
Старик не знал о том, что его отель и он сам давно стал частью истории города у моря. Что он со своими историями вошел во все официальные и неофициальные путеводители.
Старик