О войне Арктур рассуждал, как и подобает бессмертному. Поистине, время – лучший лекарь.
– В твоих воспоминаниях мелькал образ дома, – призналась я. – Там безумно красиво?
Рефаит молча кивнул в ответ.
– Тяжела доля изгнанника, – добавил он чуть погодя.
В моих воспоминаниях остались поля в обрамлении желтого благоухающего утесника – извечной приманки для пчел. Под бескрайним небом – зеленеющие холмы, увенчанные старинными замками. Фруктовый сад, усеянный золотыми яблоками-падалицей. Иней на калитке. Горы – белоснежные зимой и зеленые в другие времена года. За двенадцать лет многое стерлось из памяти, наверное, я чересчур идеализировала Ирландию, но тем не менее рвалась туда всем сердцем.
– Мне бы хотелось взглянуть на твой родной край, – сообщил Арктур.
– Мне тоже.
Образ Ирландии хранился в моем лабиринте. Арктуру не составит труда пробраться на задворки моего сознания и воскресить запертые там воспоминания. Но попросить я не отважилась.
– Если загробный мир обречен на гибель, ты сумеешь обрести приют на нашей стороне завесы?
Арктур медлил с ответом.
– Да. По крайней мере, временно.
Повисло тягостное молчание. Гостиная качалась, как маятник.
– Зачем пуповина связала нас двоих? – пробормотала я еле слышно. – Почему именно мы? Почему сейчас?
– Хотел бы я знать…
Низ живота словно налился свинцом. Влечение сломило возведенные мною стены, я опомниться не успела, как развернула Арктура к себе лицом. Наши взгляды встретились.
– Тебе не досаждает наша связующая нить? – шепнула я.
Комната словно наполнилась электрическими разрядами.
– Нет, – одними губами отозвался рефаит. – С тобой я обретаю пристанище и как будто вновь оказываюсь дома.
У меня вырвался смешок.
– Призрачные странники по натуре скитальцы, им чужд Якорь. Поэтому Сайену я как кость поперек горла. – Мой палец скользил по суровому, словно вытесанному из камня лицу. – С таким пристанищем ты обречен скитаться вечно.
– Мне не впервой совершать глупости, Пейдж Махоуни.
От саркса веяло теплом. Крепкие, четко очерченные скулы противоречили его зыбкой, пограничной природе. Он казался таким человечным. Осязаемым. Настоящим.
Мне вдруг захотелось отринуть условности и разгадать тайну этого сфинкса. Захотелось снова проникнуть в его лабиринт и слиться в медленном танце с самым глубинным, самым потаенным «я». Захотелось прильнуть к его призрачной оболочке и познать ее – его, как не доводилось никому прежде. Его взгляд – точно неизведанный мир, дверь в бесконечность.
Еще я мечтала очутиться в его объятиях, снова прильнуть к его губам.
Мечтала пробудить в нем страсть.
В жилах забурлила кровь. Переместив ладонь на затылок рефаита, я притянула