Библиотека закроется через несколько часов. Есть шанс, что Эммануил ещё появится. Она, разумеется, могла бы позвонить, но раньше она никогда этого не делала, и к тому же у неё было ощущение, что заводить речь о картинах Сесилии лучше издалека. Фронтальная атака может обернуться чем угодно.
Чтобы потянуть время, она открыла Ein Jahr. Книга больше не выглядела новой, как будто её уже прочли. Но предложения просто кружили на месте, а альтер эго Филипа Франке было таким мрачным, что ей захотелось ему поаплодировать, хотя дошла она всего до двадцать первой страницы. Хватит лежать и отчаиваться, хотелось сказать ему. Что за манера? Это потому что тебя бросила женщина? Что изменится к лучшему, если ты будешь лежать и смотреть в потолок? (Или что он там делал, Ракель точно не запомнила, а искать было лень.) Конкретно – ничего. Ничего не происходит, если человек лежит и смотрит в потолок. Мир стоит на месте. Всходит и заходит солнце. По стенам перемещаются тени. Сквозь почтовую щель иногда падает газета. У соседа гудит водопровод. Но ничего не меняется. Всё остаётся прежним. Ты лежишь там, где лежишь.
Ракель пролистала несколько страниц вперёд, судя по всему, дальше в том же духе. Ну и пусть лежит и страдает, а она пойдёт домой. Медленно, потому что её тело казалось тяжёлым, будто налитым свинцом, она собрала вещи и застегнула пальто на все пуговицы.
Ветер на улице попытался сорвать с неё шарф. У склона стояли нарциссы с закрытыми бутонами. Дойти до Корсвэген – само по себе суровое испытание. Часы показывали половину шестого, слишком рано, чтобы прийти и сразу лечь спать. Надо выдержать хотя бы четыре часа, чтобы это не выглядело слишком жалко. Четыре часа для себя самой, Ракель, ты с этим справишься. Трамвай пришёл через восемь минут. Отлично. Можно убить немного времени, просто сидя на этой скамейке и глядя перед собой.
Если бы ехать нужно было дальше, она могла бы уснуть. Пойманная периферийным зрением, мимо проехала вывеска ПОМНИ О СМЕРТИ.
Четыре часа – это не безумно много. Четыре часа можно выдержать.
На коврике в прихожей кучи нераспечатанных писем. И горы газет. И стопки немытой посуды. Чистой сковородки больше нет, а то можно было бы пожарить яичницу. По идее, она уже должна быть голодной, поэтому она позвонила и заказала еду в тайском ресторане на углу. И поскольку у них не было доставки, она запахнула пальто, спустилась по лестнице вниз, прошла не меньше пятидесяти метров, подождала в наполненном чадом помещении вместе с толпой других людей, которым тоже срочно нужна была пища, преодолела те же пятьдесят метров в обратном направлении, держа в руках пластиковый пакет с горячими коробками, открыла дверь подъезда, весила та не меньше тонны, и снова поднялась по ступеням. И только в прихожей подумала, что могла бы воспользоваться лифтом. Но зачем упрощать, когда можно усложнить, да, Ракель Берг? Зачем выбирать лёгкий путь? Никаких простых решений, только всевозможные ненужные испытания, например, подняться пешком на четвёртый этаж, когда от усталости хочется выть, да? Зачем читать на шведском, когда можно читать на каком-нибудь