Вставай, проклятьем заклеймённый,
Весь мир голодных и рабов!
Кипит наш разум возмущённый
И смертный бой вести готов!
Весь мир насилья мы разрушим
До основанья, а затем
Мы наш, мы новый мир построим —
Кто был никем – тот станет всем.
Это есть наш последний
И решительный бой;
С Интернационалом
Воспрянет род людской![5]
– На выход! Все из машины!
На самом же деле фургон ехал не более десяти минут, а теперь остановился на заднем дворе комендантского управления. Там его уже поджидал целый взвод новых конвоиров, и солдаты, сопровождавшие фургон, закричали узникам, чтобы те скорей выходили.
– Сволочи! Бесстыжие твари!
Поняв, что настал час их казни, узники революции негодующе зароптали:
– А кто говорил, что нас просто переселяют?!
– А кто обещал не кормить нас пулями?!
– Стройся, стройся! В две шеренги становись! В две шеренги, кому говорят?! – из полицаев, которым надоело притворяться, наконец полезла наружу их реакционная, бесовская суть.
– Да чего их бояться? Убьют – так убьют!
– Всех не перестреляете!
Даже закованные в кандалы, революционеры оставались спокойны и решительны. Самостоятельно и невозмутимо построились они в две шеренги. Ни капли малодушия или страха не было в их глазах – одни лишь гнев и достоинство.
– Умереть я тоже не боюсь, но вот девушки у меня никогда ещё не было… – вдруг тихонько обронил юноша. Державшие его за руки Жоу Ши, коммунистка Фэн Кэн и стоявший рядом Инь Фу не сдержали слёз.
– Долой проклятый Гоминьдан!
– Да здравствует Компартия Китая!
Времени больше не оставалось: загремели выстрелы винтовок. Все как один узники вскинули руки и принялись громко скандировать:
– Долой проклятый Гоминьдан!
– Да здравствует Компартия Китая! Да здрав…
Вражеские выстрелы разили их одного за другим.
– Да здравствует… – ещё успел прокричать юноша, когда и его сердце пронзила пуля врага. И он упал наземь рядом с писателем Жоу Ши, который им так восхищался, а теперь сжимал его руку в своей.
Их алая кровь, сливаясь в один поток, растекалась в траве пустыря Лунхуа…
История эта случилась девяносто лет назад. И явилась последней триумфальной главой в трагической саге, оставившей яркий след в истории Шанхая и восславившей гибель юного героя на века.
В тот год ему было семнадцать лет. И его имя – Оуян Лиань – навеки осталось связано с набережной Шанхая.
Именно благодаря ему я снова держу в руках «Великое впечатление» Жоу Ши – эссе, которое так любил в школьные годы, и которое перечитываю теперь иероглиф за иероглифом. И перед глазами вновь так живо и отчётливо проступает образ юного героя, жившего девяносто лет назад…
Это есть наш последний
И решительный бой;
С Интернационалом
Воспрянет