– Татьяна Николаевна, над Вами какое-то недовольство последние пару дней витает. Что случилось?
Татьяна Николаевна опешила. Она сглотнула и только собралась сказать все, что думала, но… Так и осталась сидеть, глядя на Ивана Васильевича, словно кролик на удава. Потом поерзала на кровати и отвела взгляд.
– Да так, нормально все, Ваня.
– Татьяна Николаевна, Валя мне говорила, чтоб я веревочки повесил поскорее. Когда у меня выходные будут, я…
– Ванюша, да ладно, – запричитала вдруг теща, засуетилась, вскочила с кровати, встала с трудом на колени перед старинного вида тумбочкой, на которой стоял телевизор. – Ты смотри-ка, что я дам тебе.
И она достала из тумбочки литровую банку варенья, по старинке перевязанную у горлышка бечевой, – вот иди, попей чайку, холодно на улице же. Иди, иди.
– Спасибо! Ну, я пойду, – проговорил Иван Васильевич и встал, чтоб выйти.
– А веревочки – бог с ними! Как повесишь – так повесишь! – Вдогонку негромко крикнула Татьяна Николаевна, и когда дверь за зятем закрылась, прошептала:
– Вот, дочка, молодец, какого мужа себе нашла… Какой человек-то хороший.
Непонятое слово
Ох уж эта Лидка! После того памятного для Ивана Васильевича дня, как он спас ее от разрыва с любимейшей подругой, она просто на каждом углу возносила Ивану хвалы и пела дифирамбы. Валюшка уже начала смеяться над ней – ты, Лидок, мол, сколько мужа моего похвалами не кормишь, а он все в лес смотрит!
Но Лидка, конечно, ничего такого в виду не имела, а вот в каждых гостях, куда ходила, настойчиво повторяла – есть такое чудо в области психологии, Иван Васильевич, который излечит от любого душевного томления и решит вам любую проблему. И вот итог – на пороге кабинета Ивана Васильевича стоит милая семейная пара – родственники Лидки из Новосибирска.
И уже поздно объяснять, что психологию из учебников Иван Васильевич, собственно, толком и не знает, и что в Новосибирске тоже много своих специалистов, которые не лыком шиты, и что педагог из него вообще никакой.
Мужу и жене на вид – около сорока лет. Он – в аккуратном костюме в коричнево-серую клеточку, немного старомодном. Как только стрелки отутюженные в поезде сохранил, удивился Иван Васильевич. Она – словно из тридцатых годов, плиссированная цветастая юбка и пестрый малиновый платок, укрывавший миловидное лицо домиком. Сказали, кто они, стоят теперь и мнутся, стесняясь московского светила психологии.
А между ними стоит оно. То есть, конечно, это девочка, лет пятнадцати, но это Иван Васильевич просто знает, что это девочка. Короткие черные волосы, стриженые под ежик, в каждом оттопыренном ухе в строгом геометрическом порядке висит по четыре блестящих белым металлом кольца. Затертая черная футболка с надписью KOЯN (Иван Васильевич даже не понял, на каком языке это читается), черная же кожанка со всеми положенными