Люд Марки на битву выходит, рога боевые зовут.
Три дня отдано на сборы, и каждый, кто встанет в ряд,
Пускай ведет за собою повозки, коней и говяд.
Далек будет путь, и великий на Марку восстал народ,
Живущий в чужих нам землях, у брега неведомых вод.
Волошское[1] их слово, непонятна грабителей речь,
Жители городские подняли на нас меч.
После этого на минуту он воздел к небу боевую стрелу – расщепленную, обожженную и окровавленную – и поворотившись с нею во все стороны, бросился без всяких помех к открытой двери. Вестник уже исчез за нею, но всем казалось, что грозный знак еще висит над головами живых людей и воинов, вытканных на коврах – столь пристально все глядели на него. Причин для сомнений не могло быть, и Тиодольф сказал:
Да изыдем, о Дети Волка, и да раздастся глас
Кости морского зверя – таков обычай у нас.
Воины видели признак, услышали слово войны,
Пастбище и поле отныне в руках жены.
На луг и надел не ступит более мужа нога,
Грузите в телеги припасы, и выступим на врага!
Чередой хлынули Вольфинги из чертога, в котором не осталось никого, кроме прекрасной Холсан, сидевшей под лампой, чье имя она носила. Остальные отправились вверх – на маковку склона, где людские руки прибавили холму высоты. Там Тиодольф остановился, взял в руки рог, повернулся лицом к устью Чернавы-реки, приложил его к губам и дунул, и дунул второй раз, а потом и третий. Ревом своим Походный Рог Вольфингов вспорол ночную тишину, так что трубный голос услышал вождь Бимингов, собиравшихся в своем чертоге, а услышав, приказал всем своим готовиться к встрече с гонцом, который скоро должен был появиться. Но когда утихли последние отголоски, молвил Тиодольф:
Вы слышали, Дети Волка, что рек расщепленный клен —
О крови, о яром пламени, о смерти глаголил он.
Воинов со стадами ждет далекий и славный путь.
И все же к этому дому мы вернемся когда-нибудь
Со всем, что захватим с боя,
И для тех, кому выпадет жить,
Стоять Крову Вольфингов, и полю свой плод приносить.
Будет недолгим прощанье, и Холсан остается здесь,
Где святые могилы предков, где издавна Волчья Весь.
Будет и возвращенье, будет победный пир,
Но сейчас выступаем, ибо кончился мир.
Рожденный свободным и трэлом возьмет и копье, и щит.
Всем от двадцати до шестидесяти выступить надлежит.
Сбор назначен на поле Тинга – едва рассеется мрак.
Выходим прямо с рассветом. Да будет так!
Закончив свое слово, он сошел с холма и вернулся в чертог, а среди людей начались многие разговоры; одни из воинов были готовы к походу, другие – их оказалось больше – не совсем, и посему многие направились за оружием и конями, прочие же тем временем вошли в дом.
Ночь давно пала, но до рассвета обещала быть светлой, потому что уже встала луна. Многие из конопасов, покончив с делами, уже гнали назад по тропам коней – ржавших, лягавшихся, кусавшихся, заигрывавших друг с другом, не обращая внимания на жито, стоявшее