– Чего так мало хлеба-то? – бормотал Громча, засовывая в рот последнюю горбушку. Полный сознания своей вины, он старательно работал за двоих, поесть был бы непрочь и за троих, а досталось ему до обидного мало. – Брала бы больше.
– Нету больше дома-то! – Живуля виновато развела руками. Ей было от души жаль, что она не может покормить голодных братьев получше, но взять еды было негде. – Просо толкли – мать на вечер кашу хочет варить, а хлеба больше нету, печь надо. Вот желудей натру – квашню поставим.
– А замочники вон чистый хлеб жуют, ни желудей им, ни лебеды. – Сполох обиженно покосился на соседний пригорок. Там сидели работники кузнечного конца и среди них замочники Добычи.
– Ешь, что дают, по сторонам не зевай! – ворчливо прикрикнул на сына Межень. – Ишь, боярин сыскался! Работать надо, а не языком трепать! Задирались бы вы на улице поменьше – и теперь бы себе работали, на чистый хлеб зарабатывали…
Сполох обиженно насупился и растянулся на траве, чтобы немного отдохнули руки и плечи. Рядом с ним Громча, вздыхая, собирал хлебные крошки с подостланного убруса. Глядя в небо, Сполох мечтал: кабы вот так лежать себе на теплой травке, забыв обо всех на свете лопатах, а вон те облака были бы из сметаны да творога, и все валились бы прямо ему в рот.
Но помечтать подольше Сполоху не удалось – скоро городники снова погнали работников на вал. Межень с сыновьями взялись за лопаты, а Живуля собралась домой.
Засунув убрус, служивший скатертью, в опустевшее лукошко, она побрела по гребням оврагов, выискивая в траве «белую лебеду», дикий лук и чеснок, щавель, листья одуванчиков – приправу к борщу, украшение бедного весеннего стола.
Вдруг она услышала возле себя знакомый голос: – День тебе добрый!
Живуля обернулась, привычным движеньем отводя русую прядь от лица, но та тут же упала снова. К девушке приближался невысокий смуглолицый парень с черными бровями, надломленными посередине, с темноватым румянцем на выступающих скулах. Одет он был в рубаху и порты из грубого серого холста, его черные волосы были острижены коротко в знак подневольного положения. Живуля знала его – это был Галченя, младший сын Добычи, рожденный от пленной печенежки
Мать его шла следом, держа в руках пустую корчагу из-под кваса. За смуглую кожу и черные глаза домочадцы Добычи звали ее Чернавой. Одеждой – холщовой рубахой и плахтой – она ничем не отличалась от всех женщин города, голову ее покрывал темный повой, на