Потом Медвянке вспомнился вчерашний вечер, и она сладко вздохнула от удовольствия. Слава Ладе и Макоши, вчера Молчан наконец-таки собрался посвататься, ему отказано и дело это кончено! Медвянка чувствовала такое облегчение, будто несла две бадьи воды и наконец-то сбросила. Больше Молчан не будет ходить за ней тенью, значительно смотреть своими желтыми глазами и молчать, будто она ведунья и сама прочтет его мысли. Да и смогла бы – не стала бы. Медвянке никогда не нравился степенный и толковый, но молчаливый и скучный кузнец-замочник, и она была всей душой рада, что больше он не станет к ним ходить.
Перевернувшись на спину, Медвянка открыла глаза, высунула руки с задравшимися рукавами рубахи из-под одеяла и сладко потянулась, зажмурилась. В отволоченное окошко тянуло свежим запахом весеннего утра, еще прохладного, но обещающего теплый день. Яркий Ярилин луч лежал на глиняном полу, и Медвянке вдруг стало скучно в доме, наполовину зарытом в землю, захотелось на волю.
Оглядевшись, она увидела, что лежит одна, сестры Зайки нет, челядинка тоже ушла, ее подстилка из козьей шкуры свернута и засунута за ларь. Откинув одеяло, Медвянка спустила ноги на пол, одной рукой схватила вязаные чулки, второй – кожаный башмак – новенький, прошитый цветными ремешками – отцовский подарок к весенним праздникам, и заторопилась, испугавшись, что спала слишком долго. Мать всегда приходит будить ее – отчего же сегодня не пришла?
Одеваясь и торопливо расчесывая костяным гребнем свою пышную и длинную рыже-золотистую косу, Медвянка слышала через окошко голоса матери и челядинки, возившейся в хлеву. Раз еще не выгнали корову – значит, не так уж долго она и спала. Скотину только вчера впервые в этом году выгнали на луга, и сегодня все улочки белгородского детинца и посада уже ждали, что вот-вот запоют за тыном рожки кончанских пастухов. И в этом ожидании тоже была весна, тоже был праздник.
Из передней клетуши слышались голоса отца и гостя, боярина Гостемира, который жил у них во время княжеских сборов в поход. Заплетая косу, Медвянка прислушалась и усмехнулась – спор шел все о том же самом.
– Ты, Гостемир, ратный человек, вот ты мне и скажи – неужели у нас неприятелей по всей земле столько? – расспрашивал гостя Надежа. – Сколько живу, а не помню, чтоб князь хоть одно лето дома побыл. Ты смотри: едва он в Киеве сел, так сразу на ляхов пошел, да тут же на вятичей, а на другое лето опять на них, на третье – на ятвягов. И так все семнадцать лет! На радимичей, помню, рать собирали, на болгар, на греков, на хорватов – да где они есть, хорваты, что за народ такой, что нам до них за дело? На чудь ту же в который уж раз идут!
– А помнишь ты такое лето, чтоб печенеги на полян не ходили? – отвечал ему Гостемир. – То-то – не помнишь! А с печенегами воевать – люди надобны, кони, оружие, всякий припас. Где брать, коли в походы не ходить? Без вятической и чудской дани на что города строить? И без великого ума догадаешься.
– Без великого ума и другое догадаешься! – горячась и волнуясь, подхватил Надежа. – Вот уйдет князь, а без него печенеги нагрянут, все городки пожгут, все труды в дым пустят! Вон, с Мал Новгородом что сотворили…
– Так за воями и пойдем, чтоб не печенеги нас, а мы их по ветру пускали! – тоже горячась и перебивая, убеждал его Гостемир.
– Оставался бы князь дома – никто к нам и не сунется! Как в песне поется: коли сокол в лову бывает, высоко птиц бивает, а не даст гнезда своего в обиду! А наш Ясный Сокол – чуть трава на луга, так он в облака!
Городник, посвятивший свою жизнь и труд обороне русских городов, и боярин, с отрочества привыкший полагать честь и доблесть в ратных походах, вели такие споры каждый день и никогда не приходили к согласию. Каждый из них был по-своему прав: ради будущей безопасности южных русских земель князю приходилось на время оставлять их без своей защиты. Чтобы удержать достигнутое, князь отправлялся собирать силы, рискуя потерять больше, чем приобретет. И ни сам князь, ни его мудрые бояре и бывалые воеводы не видели выхода из этого ведьминого кольца.
Но сегодня Надеже и Гостемиру не удалось доспорить до утомления, когда мысль о ковше холодного кваса вытеснит желание разобраться в княжеских делах. Со двора послышался шум, перепуганное квохтанье курицы, едва не попавшей кому-то под ноги, всполошенный лай пса Уголька. Что-то крикнула хозяйка, любопытная Медвянка выглянула из задней клети в переднюю, зажав в кулаке конец косы с недовязанной лентой. Хлопнула дверь сеней, словно ее рвануло бурей, и на пороге показался мужик могучего сложенья, с торчащей во все стороны, как будто ветром раздутой темной бородой. Даже вниз по ступенькам он не спустился, а рухнул, словно не в силах был снести свой гнев и возмущение.
– Ты гляди, чего деется! – возмущенно загудел он прямо от порога, не здороваясь и не кланяясь. – Опять полк притащился какой-то боярский, и сызнова тысяцкий к