В зеленой шевелюре лета обозначились первые золотые пряди.
Смотрю себе легкие перепончатые сны.
Европейские вокзалы наводят на мысль о путешествиях. Российские – о бедствиях войны.
Из приемника лился жизнерадостный ранний джаз, еще не научившийся тосковать.
1992
Небольшой экскаватор дремал у разрытой траншеи, положив на кучу песка усталую когтистую лапу.
Жизнь, одинаковая по всей стране, как время на вокзалах.
Сделался начальником и облачился в пальто, тяжелое, как гроб.
Город Белоруцк.
«Смерть комара». Драма в четырех актах.
Китайские презервативы «Великая стена».
Смерть – чепуха по сравнению с жизнью.
На улице запахло морем. Не то из-за приближения весны, не то от цинковых лотков со свежей рыбой.
Возвращение в райство.
Старинная тяжелая ваза, похожая на отлитую из хрусталя берцовую кость.
Картинки эти водились в дебрях золоченого тома с верхней полки шкафа, до которой в детстве было так трудно дотянуться.
Дважды не войти в одну и ту же любовь.
О, сладкозадая!
И уехал в те края, где спят, подложив под голову камень.
Оркестранты в плохо сшитых фраках.
Только комаров всегда встречают аплодисментами.
Он был безмятежен, как продавец вееров в жаркий день.
Когда на море волны, кажется, будто всю дорогу плывешь в гору.
Между курортами бегал маленький черно-белый, со вздернутым носом катерок, похожий на матросскую бескозырку.
И тут началось одомашнивание меня…
Дама с комплекцией циркового борца.
Продавец ювелирных побрякушек поглядывал на гуляющую толпу и ждал, пока деньги проснутся и зашевелятся в бумажниках.
Чугунные копыта скамеек.
Густое солоноватое вино.
Насупилось, и дождь совсем уже приготовился вступить – вроде музыканта, перевернувшего скрипку к подбородку и только ждущего взмаха дирижерской палочки.
Полость головы.
Зал для игры без правил.
В школьном вестибюле стоял гам, как в зверинце.
1993
Ввалился прямо в пальто, под которым не угадывалось ни пиджака, ни свитера, ни даже рубашки.
Улыбка как улитка проползла по ее лицу.
Поэтический вечер вел главный бухгалтер издательства.
Румянолицые юноши так быстро превратились в краснорожих мужиков…
По снегу цепочкой протянулись лунки следов, желтые с той стороны, где падал свет уже зажегшегося фонаря, и голубые с другой, освещенной смеркающимся небом.
…А тебя в моем перечне «любимого» нету, потому что глупо признаваться, что любишь дышать…
Проклюнувшийся на комнатном цветке побег сложился в нежно-зеленую крошечную фигу.
Жена велела ему надеть драповое пальто: «Его пора проветрить!»
Вообще-то он предпочитал куртки, но послушался.
Пальто было тяжелое, скучное и наводило на неинтересные мысли. Он прогуливал его