Айзек и яйцо. Бобби Палмер

обжигающе горячего чая. В детстве Мэри почти не смотрела классику кинематографа – она росла скорее книжным червем, чем киноманом. Зато Айзек смотрел – и решил собственноручно заняться пробелами в ее образовании. Они начали с «Бэйба»[6], удачного для приобщения девушки с фермы – каковой она и была – к миру большого кино, а затем пробежались по списку, в котором признанные критиками картины соседствовали с нелепыми, но греющими душу фильмами. Они посмотрели кучу всего: от «Ферриса Бьюллера» до «Танца-вспышки». В детстве Айзек просто обожал «Инопланетянина». Он до сих пор помнит, с каким удовольствием разыгрывал некоторые сцены оттуда – в тех годах, когда давно пора было бы из этого вырасти. Он заворачивался в одеяло, изображая инопланетянина, а его сестра с непревзойденно кислой физиономией сидела на велосипеде, притворяясь Эллиотом. «Айзек звонить дом», – входил Айзек в роль. Он помнит, как до дыр засматривал кассету с этим фильмом. Как смеялся над криком ужаса, вырвавшимся из груди Эллиота при первой встрече с Инопланетянином в лесу. Уморительнее этого был разве что ответный крик самого Инопланетянина, которому человеческий ребенок казался не менее устрашающим, чем нечто внеземного происхождения – человеческому ребенку. И вот Айзек сталкивается лицом к лицу со своим собственным неопознанным существом, пучеглазым и пугающим, и, по примеру Эллиота, кричит.

      Он кричит – и яйцо кричит в ответ. Яйцо кричит – и в ответ вопит уже Айзек. Так они вторят друг другу в течение минуты: Айзек шире распахивает глаза и повышает голос, существо тоже таращится и завывает еще громче. Айзек срывает связки до хрипоты, заплаканные глаза болят от напряжения, в и без того пересохшей ротовой полости каким-то образом становится даже суше. Иногда они с Мэри тоже кричали друг на друга – совершенно иначе, на эмоциях. Сейчас Айзек кричит всего лишь потому, что так надо, так принято. А яйцо, кричащее в ответ на его вопли и притихающее, стоит Айзеку замолкнуть, кажется, просто повторяет за ним.

      Бока как снег

      Наконец Айзек перестает кричать. Яйцо тоже успокаивается, но продолжает сверлить его взглядом. Айзек отвечает взаимностью. Значит, там, в лесу, кричала вовсе не мать – это было само яйцо. Которое вовсе не яйцо. Айзек предполагал, что рано или поздно пушистая белая скорлупа расколется и выпустит на волю какое-нибудь ужасное существо, но скорлупа предпочла стать ужасным существом. Это неведомое создание по-прежнему напоминает яйцо. Просто теперь оно скорее походит на яйцо-пашот. Или даже на глазунью: посреди некогда белоснежного овала теперь красуется яркий желток. Нет, не так, не желток. Лицо. Грубое, неровное, словно покрыто цитрусовой кожурой, лимонно-желтое лицо.

      Взгляд Айзека падает на пушистые ленты, свисающие с боков существа и ворохом громоздящиеся по обеим сторонам от него. Ленты рук. Их всего две, но каждая – раз в пять длиннее самого яйца. Должно быть, именно в них ныне «распакованное» существо и прятало лицо. Ленты грудами лежат на ковре, будто