Мое сердце колотилось в ушах, заглушая речь Вяземского. Обрывками доносились его слова. Столь лживые, что на языке ощущалась горечь от услышанного.
– Не знаю, стоит ли зачитывать все обвинения, князь? Здесь о-о-очень длинный список… Этак мы до вечера не разойдемся, – рассмеялся скрипуче председатель Совета. – «Применение «Темного соединения» к несовершеннолетнему», «экспериментальные методы лечения магической неполноценности»… А уж сколько неправомерных действий в отношении учеников зафиксировано в подконтрольном вам учреждении! Уточните, мисс Сноуфорд, что именно вы наблюдали и где?
– Эмм… Я бы не хотела вдаваться в подробности, граф, – смущенно закашлялась мохнатая шпионка. А ведь с каким удовольствием шурхов уплетала! – Это тайна частной жизни и…
– Вы стали свидетельницей неуставных отношений? – Вяземский перешел на деликатный шепот, и Снежка нервно кивнула. – Впрочем, что меня удивляет? Чета Карповских всегда игнорировала правила магического сообщества. И мало что изменилось за двадцать лет. Верно, княгиня?
– К чему вы клоните? – мама поднялась с дивана, оправила платье и гордо задрала подбородок.
– За день до визита комиссии вы, опасаясь, что мы обратим внимание на неукомплектованный штат, в спешке сделали ряд назначений на должности, – Вяземский вышел из-за стола и подкрадывался к ней все ближе. – Я все удивлялся, откуда на бумагах взялась ректорская печать, если сам Андрей Владимирович находился в командировке…
– Мой супруг вернулся в первых числах сентября и подписал приказы, – дернула плечом мама, но граф покачал головой.
– А вот у меня обратные сведения. Фамильная морфиха леди Девенпорт, что водит давнюю дружбу с вашим Квитариусом, той же ночью призналась хозяйке.
– В чем? – мама недоуменно подняла бровь и скрестила руки на груди. Вытянутая струной, напряженная, готовая к взрыву в любой момент. И как я ее понимала: кровь в моих жилах тоже шипела вулканической лавой.
– Ваш морф навестил ее тем же вечером, когда вы подделывали бумаги, – елейно улыбнулся гад, по которому давно фамильный склеп Вяземских плакал. – Он был, гм, «слишком взбудоражен» и «изрядно словоохотлив и… вообще охотлив». А употребив немножко согревающего зелья, предложенного Тецилией, и вовсе разболтался…
О боги! Я сползла по креслу вниз и закрыла лицо ладонями. Драная «Животная страсть»! Похоже, она не прошла даром для Квита и развязала ему язык.
– Его показания нельзя принимать, – я схватила Кесслера за локоть и беспокойно забормотала в его ухо. – Тем вечером он был одурманен зельем. Моим, экспериментальным.
– Изрядно творческим, я полагаю? – спокойно уточнил Фридрих.
– Очень, очень творческим… Безотказным. Я кое-чего намешала…
– На свой вкус, – договорил крестный, знавший меня слишком хорошо, чтобы можно было что-то утаить от этого зануды.
– Оно бабахнуло, и Квит помог с уборкой. Эффект на морфов… непредсказуемый, –