Прибравшись, бабка не унималась. Садилась чинить чьи-то чужие сетки, вязать крючки на переметы. Когда забывалась, начинала тонким девчачьим голосом петь протяжные песни про бурь-погодушку и распроклятое злое море. Но стоило кашлянуть или пошевелиться – тут же замолкала. Он часами ничего не видел, кроме сгорбленной над работой спины, мохнатого платка и оттопыренных локтей, таких острых, что оставалось только диву даваться, как они до сих пор не проткнули бабкину кофту.
Но чаще Обр оставался один. Сначала лежал, привычно следя взглядом за медленно ползущим по стенам световым пятном, слушая шум моря, которое то шуршало почти неслышно, то ревело и грохотало. Потом понемногу начал подниматься, путешествовать от лавки до печки. От скуки исследовал избу. В углу за печкой оказалась полка, украшенная бумажными кружевцами. На полке три плошки, три стертых по краям ложки и невесть откуда взявшаяся неописуемой красоты фаянсовая кружка, разрисованная яркими павлиньими хвостами. Из кружки сиротливо торчала жалкая розочка из красного шелка. Другие кружки, простые, оловянные, скромно висели на гвоздиках.
В противоположном углу оказалась божница. Икона была одна, такая тусклая, что, гляди не гляди, не разберешь, что ж на ней такое изображено, но зато в веночке из тряпичных розочек, в тех же жалких бумажных кружевцах. Рядом висел неумело сделанный деревянный кораблик. Обр качнул кораблик пальцем, тяжело вздохнул. Моление о тех, кто в море. Такими корабликами были увешаны все усольские церкви. Под иконой к стене приткнулись высокие пяльцы на подставке. На пяльцах – пыльное вышивание, к которому давным-давно никто не притрагивался. Поверх вышивания сидела тряпичная кукла в лоскутном платье с удивленным, слегка полинявшим лицом. Обр хмыкнул. Деревенские у кукол лиц не рисовали. Считалось – дурная примета. И вышивка сделана по-городскому. Не крестом и красной шерстью, а разными цветами, красивая, как картина. Девичья работа. Бабке – не по глазам.
Поразмыслив, Хорт решил, что раньше здесь, кроме бабки, жили еще двое. Девка, которой принадлежали кукла и рукоделье, и мужчина, рыбак, чьи штаны и рубаха нынче достались Обру. Ну, ясное дело, были у бабки муж и дочка. Муж, как водится, пропал в море, и никакой кораблик ему не помог. Дочка либо померла, либо замуж вышла. Вот бабка одна и мыкается. Хорту эта мысль показалась очень складной.
По привычке он пошарил за иконой. Именно там местные прятали все самое ценное. Кое-что нашлось и у бабки. Рука сразу наткнулась на мягкий сверток. В чистенькой белой тряпице оказался завернут медальончик-сердечко на тоненькой цепочке, серебряный, но из самых дешевых. Такие в городских семьях дарили дочерям к совершеннолетию. Кроме медальончика в тряпочке оказалась маленькая, с ноготок, стеклянная фигурка. Забавная кошка. Уши торчком, носик пупочкой, хвост трубой. Обр поглядел на кошку, ухмыльнулся, сложил все как было и запихнул обратно. Бабкины сокровища