Я ничуть не испугался, но было неприятно, потому что теперь, с двумя лицами, как я понял, мне ни за что на свете не скрыться от светового луча.
Двуликий Янус[9], подумал я во сне, понимая, однако, что пытаюсь объяснить загадку, используя лишь скудные обрывки знания, которые получил когда-то на уроках латинского. Я решил, ну и ладно, можно на этом успокоиться, однако покоя не настало. Янус! Глупости, при чем тут Янус, а если и правда Янус, то что все это значит? Во сне мысли с досадной настойчивостью вертелись вокруг вопроса: что все это значит? И никак не удавалось понять, кто же в таком случае я? Итак, я мучился от непонимания самого себя, а тем временем кристалл медленно, очень медленно опустился и повис прямо над моей головой. Мне показалось, что этот сверкающий камень несет в себе нечто донельзя чуждое, предельно чуждое, то, для чего у меня решительно не находилось слов. Любой минерал с далекой планеты и тот был бы мне ближе…
Странно, вот и сейчас, размышляя об удивительном сновидении, я почему-то вспомнил библейский рассказ о голубе, прилетевшем с небес, когда святой отшельник Иоанн крестил Иисуса Христа.
А во сне ко мне неотвратимо приближался алый кристалл, и вот яркий луч ударил мне прямо в темя, вернее, в место соединения двух голов. Жгучий ледяной холод постепенно пронизывал меня. От холода, который, между прочим, вовсе не был неприятным, я проснулся.
Всю первую половину дня я растратил попусту, непрестанно раздумывая о смысле странного сновидения.
Однако постепенно я с большим трудом восстановил одно смутное воспоминание из моего раннего детства – припомнил разговор, вернее, рассказ, то ли прочитанный в книге, то ли от кого-то услышанный, впрочем, сейчас это не имеет значения. Речь там шла о кристалле и каком-то лике, а может, человеке, но совершенно точно помню, что его имя было не Янус. И перед моим мысленным взором возникла туманная картина.
В раннем детстве я любил забираться на колени к моему деду, благородному лорду, бывшему всего лишь владельцем поместья в Штирии, и старик, качая меня на коленях, рассказывал всевозможные, не вполне понятные мне тогда истории.
Все сказки, которые сохранились в моей памяти, я впервые услышал от деда, и, можно сказать, сам он тоже был фигурой сказочной. Однажды дед завел речь о снах. «Сны, – говорил он, – дают высокие права, несравнимые с любыми привилегиями, какие могут принести тебе, мой мальчик, знатный титул и владение родовыми землями. Хорошенько