ГЛАВА СЕДЬМАЯ. ГДЕ ТЫ, ФЕДЯ?
Домой я летела на крыльях. Еще бы! Как бы там ни было, а Федор все-таки нашелся, живой – здоровый. Захожу, а эти халявщики фестивальные сидят в кухне, лясы точат.
– Сидите, значит? – говорю.
– А че еще делать-то? – Сазон сидит и жрет чего-то.
– Тебе-то я сейчас мигом дело найду.
– В чем дело-то, объяснить можешь? – Оксанке интересно стало, чего это я влетела, как буревестник, можно подумать, не знает, куда я ходила.
– Федя нашелся. Иди, Юрок, ему пожрать отнеси и свечек, что ли, а то у него там темно, как у негра в одном месте. Вот, щей ему отнеси, я колбасы отрежу… Оксан, у тебя хлеба нет? Я сегодня еще не ходила.
– Постой, расскажи сначала, где ты его нашла-то? – Оксанка от новостей таких ошалела.
– Где искала, там и нашла, на погорелках. Сидит там в темнотище, страдает с перепоя. Юрик, ты ему пива купи, что ли, а то уж больно жалкий он, пусть здоровье поправит.
– Ну, блин, сосед дает! – сияет Сазон. – Бомжует, значит?
– Ничего смешного, между прочим. Я его уговаривала домой вернуться, он не хочет. Может, одумается через пару дней и придет все-таки… Пойду Любке скажу, где ее благоверный обретается.
Сказала, блин. Этой дуре, хоть говори, хоть кол на голове теши. Ей говорят, что мужик от нее на край света готов свалить, а ей хоть бы что. Я б со стыда сгорела. Наверное, я никогда в ее политику не въеду. Неплохо бы ей самой разобраться, чего она от жизни хочет и от мужа своего. Вышла я из ее комнаты, как говном облитая, хреново, когда тебя не понимают. Всегда так: хочу как лучше, а получается хрен знает чего. Может, и не надо мне было в это дело лезть, пусть бы сами и разбирались, но Федька-то там голодный в этом бомжатнике сидит. Родной сосед все-таки.
Пошла я к Оксанке. Сели мы с ней, лимончик порезали и вмазали коньячку, который мне клиент один презентовал. Посидим, думаем, Сазона дождемся. Может он Федьку по-своему, по-мужицки, уговорит вернуться. До двух часов ночи мы сидели, так и не дождались. Часов в двенадцать соседушка наш пропащий появился, который в Люськиной комнате живет. Он, наверное, ошизел от наших базаров, пока в кухне кофе себе варил. Мы его пригласили на оставшийся коньяк, а он неожиданно согласился и даже принес еще чего-то выпить, не помню, правда, чего. Обычно он даже не здоровался почти никогда ни с кем, а тут, надо же, едрена-макарона, примкнул к компании. Я тогда подумала, что он на Оксанку глаз положил. Оксанка довольная, сияет, как новый гривенник, но такую чушь несет! Можно подумать, мужику интересно про Федьку слушать! А он такой вежливый весь из себя, так слушает внимательно, поддакивает, вопросы даже задает, куда деваться! Вот с ним и просидели мы до двух ночи. Сазон, думаем, и не придет сегодня, не иначе опять по бабам подался, ему ж вечно его стручок покоя не дает. Так и разошлись спать по комнатам.
Утром Юрик появился никакой, в сосиску просто. Мы с Оксанкой пытались его выспросить насчет Федьки-то, а он совсем лыка не вяжет. «Федор, – говорит, – спит, я ему печку натопил, он щей нажрался и заснул, а я к бабам пошел». Сколько они, скоты, выпили,