Илья Розенфельд
В эти же дни у меня большое огорчение – почти все мои товарищи готовятся к приему в комсомол, они учат Устав, очень серьезно обсуждают решения каких-то пленумов и съездов, громко и с вызовом, чтобы слышали окружающие, экзаменуют друг друга по каким-то подробностям в речах товарищей Сталина и секретаря ЦК ВЛКСМ Косарева. Я и еще двое-трое наших ребят в этом не участвуем – в наших семьях есть репрессированные (у меня – в Москве дядя), то есть «враги народа», и, конечно, такие, как мы, быть членами комсомола недостойны. Немного погодя мои товарищи – уже настоящие комсомольцы, теперь у них бывают свои, так называемые «закрытые» собрания, на которых обсуждаются какие-то важные и очень секретные вопросы, о которых нам, «несоюзным» (это почти бранное и слегка презрительное слово), знать ни в коем случае нельзя. Иной раз случается, что в общем разговоре кто-то из них вдруг прижимает палец к губам: «Тс-с-с! Здесь несоюзные!» Они понимающе переглядываются и умолкают. У них есть комсомольские билеты – серенькие книжицы, на первой страничке которых напечатан красными цифрами номер – но это величайшая тайна, этот номер никто не должен знать – враг не дремлет! – и, конечно, никому нельзя дать этот билет в руки даже на минуту. И даже смотреть на него можно только издали. Все это обидно вдвойне еще и потому, что среди этих высокопринципиальных и несгибаемых ленинцев находятся и лучшие мои приятели и товарищи.
Но на самом деле эти «избранные» комсомольцы, конечно, были не такие уж безупречные. Вот один безобидный эпизод.
Из дневника
28-го на первом уроке (он оказался свободным) часть ребят готовилась к предстоящей на втором уроке контрольной по немецкому, другие, в том числе и я, играли в «дурачка». Казан, как группорг, подошел к нам, выхватил колоду и, смотря на класс, громко заявил, что мы больше играть не будем. Мы с Моськой возмутились, отобрали карты и так же громко послали его к черту. Он нам пригрозил, что на перемене о нашем поступке сообщит дирекции. Я, сыграв партию, принялся за немецкий, другие ребята, в том числе и Лена, продолжили игру. Это в дальнейшем было нашим козырем, т. к. она член комитета.
Казан свое слово сдержал, он сообщил нашему секретарю КСМ и завучу школы. Сразу нас вызвали в учительскую, где как следует побеседовали. Однако дело со школьной администрацией я быстро урегулировал, пообещав, что мы смоем с себя это пятно честной работой. Вечером заседал комитет КСМ. Разбирали вопрос об эпизоде в 9 «Б» классе. Много говорили, но у комитета были связаны руки, т. к. сами комитетчики тоже дулись в карты. Это было в наших руках козырем, и нам никакого взыскания не вынесли. Но с этого момента жизни Казану уже не было. Мы подняли против него травлю, называя его при всем классе «подлизой», «доносчиком». Изменилось к нему отношение ребят. Казан ушел из компании.