– Та-ак… Ну, и в чем ты каешься?
– Ну как же, батюшка, человека ударил.
– А если бы из мерса вылез громила – крокодила, ты бы что сделал?
– Не, ну если крокодила, то монтировочкой бы прошелся…
– Не понимаю я тебя, – отец Илья промокнул лоб платочком. – Ты пришел-то чего сюда?
– Каяться, – неуверенно отвечает морячок.
– В чем каяться?! – кричит несдержанный батюшка. – В чем, я тебя спрашиваю!
– Так ударил же!
– Ну и что?!
Морячок потрясенно замолкает и хлопает глазами. Он уже ничего не понимает.
Батюшка выдерживает паузу, доводя моряка до полуобморочного состояния, а очередь до истерики.
– Скажи, – вдруг тихо говорит он. – А если бы в том мерсе Христос ехал бы, а? Ты бы и Его монтировочкой? Или по лицу, не больно?!
– Так не бывает такого, батюшка!
– Тебе почем знать?! – отец Илья даже ногами затопал. – Откуда ты знаешь? Говори, откуда!
– Дак это… Не знаю я.
– Ну и вот, – успокаивается батюшка. – Не знаешь, а монтировкой размахиваешь! А если он мелкий и ушастый, значит, и побить можно? В чем каешься?
Морячок озадаченно молчит. Отец Иннокентий вспоминает про свою исповедницу и пытается докричаться до нее, но та только рукой на доброго батюшку машет. Ей интересно, в чем же каяться, если не в том, что человека побил?
– Притчу помнишь? – вдруг спокойно спрашивает отец Илья морячка. – Когда человека избили и ограбили, и все проходили мимо?
– Помню, – осторожно отвечает моряк.
– Что Христос сказал? Кто есть твой ближний?
– Все. – От волнения моряк переходит на шепот, а очередь задумывается о чем-то своем.
– Так в чем каешься-то?
– Не люблю я никого. Себя люблю, да железяку свою на колесах. Наверное, и меня никто не любит… – на глазах у мужчины в тельняшке показываются слезы. Очередь в возмущении – довел батюшка мужика!
– Понял? – спрашивает отец Илья и потихоньку лицо его разглаживается, под усами появляется улыбка.
– Понял, отче. Любить надо. Всех. Только ведь трудно это.
– Трудно. А ты Господа да Божию Матерь проси, Они тебе и помогут.
Батюшка читает над морячком разрешительную молитву, потом крестит его голову, при этом больно стукая его твердыми, как камень, пальцами.
– Ну, иди причащайся!
– Я не готовился.
– А никто не готовился! – снова кричит батюшка. – Иди, тебе говорю! Благословляю!
***
Следующей подходит скрюченная старушка и сходу начинает рыдать. Что-то говорит сквозь рыдания, но что – никак не понять.
– Да погоди ты реветь-то, – раздраженно произносит батюшка. – Не пойму я ничего. Какая сволочь? Невестка?
Бабушка отрицательно мотает головой. Достает из кармана огромный клетчатый носовой платок и долго, гулко, на весь храм,