Катя повернулась и забежала в спальню. Осмотрелась, распахнула дверцы шкафа и выдохнула:
– Здесь тоже чисто. Вещи только бабушкины и дедовых немного. Никто здесь не живёт. Чу-де-са!
– Да, тайна века. Кому понадобилось следить за этой рухлядью? Да ещё в такой дыре. Тут хоть магазин-то есть нормальный? Я есть хочу, – Кристине достались материнские гены. Худощавое тело с миниатюрным кукольным лицом делало её максимум двенадцатилеткой.
– Не дыра это, тут и лакокрасочный завод крупный был, и известный на ближайшие области хлебокомбинат. Уверена, что найдём магазин и что-нибудь купим. Но давай сначала к Свете зайдём, узнаем, кто здесь чистоту поддерживает. Будто музей какой, – последнее слово оборвал знакомый скрип калитки.
Обе побежали на улицу. Пусто. Ни души.
– Может, ветер? – Катя огляделась и на пару секунд закрыла глаза. Чувствовала взгляд, но разобраться откуда, не смогла. – Ладно, пошли к соседям.
Вышли со двора и повернули налево. Тротуар хоть и не сохранил целостности покрытия и походил больше на тропинку, но не был забыт людьми. В детстве по нему бегало много ног на стройку, сразу за Люсиным домом. Хотели привлекать молодых специалистов жильём на завод, но то ли спроектировали не так, то ли при строительстве напутали. Рухнула стена у дома, придавила двух рабочих. Шума много было, год разбирались, виновных искали. Пока не приняли решение снести и снова построить, стройка служила местом встречи местной детворы.
Люсин дом почти не изменился, только цвет трансформировался из голубого в жёлтый. И забор свежий, из морёного штакетника. Катя нажала звонок.
Первыми выбежали малыши лет трёх, оба чумазые и с баранками в руках. Следом показалась хозяйка. Она хоть и была чуть младше Кати, но выглядела постарше, лет на пять.
Неудавшиеся попытки матери Светы устроить личную жизнь потрепали нервы подростку и отложились лишними кило уже к шестнадцати. Но стоит признать, что похудение, к удивлению, оказалось неудачным. Не из-за того, что не получилось сбросить жировой баласт, а из-за результата. Впалые щёки, синяки под глазами с бледно-русыми волосами делами её тенью или поганкой, как нарекли взрослые соседки. «Наливным пэрсиком», как называл её последний отчим Арсен, нравилась всем больше. И парням тоже. Так она и прекратила изнурять себя голодом.
Сейчас полнота ей всё так же шла. Приятные округлости в нужных местах придавали спелости бабе-ягодке.
– Катька-трусиха, приехала! Сколько лет не видела тебя. Ну ты мать, хороша! Москва тебе, конечно, пошла на пользу. Выглядишь – отпад! Только цвет волос смени, холодный блонд тебе не к лицу. Теплее, теплее нужен. Я тебе как парикмахер