Я совсем без сил, будто дементоры[12] высосали из меня все подчистую, как из коробки сока. Опускаю рюкзак на пол, его содержимое напоминает о себе неприятным побрякиванием. Двигаюсь в гостиную. Маленькая комната с бежевыми стенами и деревянными книжными стеллажами – мое любимое место в доме, хотя побыть здесь в одиночестве удается нечасто.
Папа сидит у окна в скрипучем кресле, обитом коричневой рогожкой, и читает бесплатную газету. Делает он это в полумраке, почти темноте, за что мама часто ругает его.
По телевизору сменяют друг друга кадры вечернего ток-шоу Джерри Стоуна – мужчины с безупречной дикцией и улыбкой. Вообще-то, папа недолюбливает Джерри, считая его напыщенным и лживым, однако в глубине души он немного завидует ему, так как уверен, что нет ничего проще, чем получать деньги за болтовню перед камерой.
Я включаю свет и скрещиваю руки на груди, опираюсь плечом на косяк двери. Папа морщится, полуседые брови сдвигаются к переносице, взгляд бегает по строчкам.
– Я и так прекрасно видел, – замечает он, – но спасибо.
– Мама не выдержит, если придется снова менять линзы в твоих очках.
Если придется тратиться на линзы в его очках.
– Но мы же ей не скажем, верно? – Он подмигивает мне правым глазом поверх газеты.
– Где она, кстати?
– Отдыхает наверху – сегодня выдался тяжелый день…
– Быть успешным легко! – утверждает поставленный мужской голос в рекламе по телевизору.
Мы с папой понимающе переглядываемся. В его взгляде читается нечто вроде: успех в телевизионной карьере пропорционален отсутствию мозга. Папа возвращается к газете.
– Интересно, им знакомо значение слова «успех»?
– Или хотя бы значение слова «легко», – продолжает он.
Мы с папой частенько думаем об одном и том же – он часто говорит, что гении мыслят параллельно.
– Пап, я… Дашь мне немного денег?
Я так бездумно сбежала из кофейни, взяв лишь пару центов, что теперь мне едва хватит на проезд. Ты никакая не звезда. Ты просто… Да-да, неудачница. Заткнись уже!
Он опускает газету и обращает на меня зеленые глаза, которые, словно солнце, окружены лучиками морщинок. Он смотрит секунд пять, но, кажется, видит меня насквозь. Видит, как я отправилась в кофейню, а не на учебу сегодня утром, как собирала и мыла посуду, как говорила с Мелани, спорила с Кевином, ковыляла обратно… Как ходила на прослушивание за прослушиванием и получала отказ за отказом. Как врала ему каждый день последние полгода. Может, внутренний голос не так уж не прав?
– Сколько? – наконец спрашивает он.
– Долларов тридцать.
Куплю проездной на неделю, найду новую работу, а потом отправлюсь на кастинг и получу чертову роль. Все так и будет, Пеони, все так и будет… Если бы я могла лишить себя одного качества, то им была бы язвительность, чтобы внутренний голос тоже лишился ее.
Отец ерзает в кресле и кладет газету на кофейный столик,