– Дим, подожди, – шептала я, боясь разбудить нашего зайку, – я и так расстроена, за эти дни я облазила весь интернет, я читала даже в английском переводе диссертации французских врачей. И нигде, нигде, понимаешь, нет информации ни по приучению ребенка к своей кровати в возрасте двух недель, ни о том, как понять, что новорождённый наелся.
– Я знаю, Лен, ты об этом говорила вчера, сегодня утром, звонила днём и рассказывала, вечером я пришёл и стал варить себе вареники, потому что ты ищешь, ищешь, а точно надо искать? – меня возмутил и задел голос мужа, но я не подала виду.
– На сегодня я закончу, а завтра достану купленные во время беременности книги, может, просто в них упустила этот фрагмент, – сказала я, подходя к мужу и впервые за вечер, гладя в его глаза. – А ещё, чуть не забыла, енот, я нашла памятку, которую мне отдала медсестра в роддоме, в ней ясно и четко указано: «Прикладывать ребенка к груди по требованию, но не чаще чем раз в 2,5-3 часа».
Дима усадил меня на колени и стал дуть на плечо.
– Ты что делаешь? Отстань и выслушай, мне ещё сказала медсестра из поликлиники (она сегодня приходила), что ребенок может наесться за минут двадцать.
Дима продолжал дуть мне на плечо, будто не слушал меня, а я продолжала сетовать, будто говорю не с ним, а снова с самой собою:
– И вот я не пойму, как возможны эти цифры. Пашенька может есть от двадцати минут до двух часов, потом спать минут десять и снова есть, – я глубоко вздохнула. – Какая-то чушь начинает твориться, я об этом не читала нигде. Зачем ты на меня дуешь? Перестань. Меня это бесит.
– Тебя последние дни бесят все, Лен, – сказал резко муж, снял меня с колен и ушёл в ванную чистить зубы, а мне хотелось кинуть вслед закрывающейся зеркальной двери чем-то тяжёлым, чтоб разбить ее вдребезги.
07.09.2013
Как же мне плохо. Плохо круглосуточно. И от этого «плохо» я не знаю, куда деться
Паша все время не спит. Он кричит, кричит так громко, как не ожидаешь от человека весом в три килограмма.
От его крика всё сжимается, хочется в ответ заорать, просто повернуться в стену, и громко так: «ААААААА!» – и слезы накрывают без конца
И Дима такой ещё с округлёнными глазищами, как рыба, которую выкинуло на берег:
– Лен, чего он кричит? Чего он кричит? Чего?
Заладил, будто «пластинку заело», а я откуда должна знать.
Прям сейчас одела сына на прогулку, спускаемся в лифте, и Паша начинает истошно плакать. Я беспомощно держу его на руках, Дима ухватился за коляску, как тонущий за соломинку, и начал своё:
– Лен, почему он кричит? Это нормально? Он, может, есть хочет? Лен, ответь.
А меня уже «накрывает», начинаю истошно кричать, чтоб перекричать плач Паши:
– Я не сто лет, как мать! Если что, я с ним знакома, как и ты полмесяца. Забыл? Так напомню, – тут я поднесла конверт с сыном к лицу мужа. – Видишь, это Паша, вместе его делали, вместе «вынашивали», вместе рожали, вместе начали воспитывать. Понял?
И тут двери