Я вдруг увидел, что она дрожит, то ли от холода, то ли от неожиданности, что меня встретила. В руке у нее был пакет молока. Я протянул руку, чтобы застегнуть плащ, но она отпрянула, оступилась, и ткнулась лицом мне в грудь. Как тогда, когда она была совсем малюткой. Меня такая нежность захлестнула, я прижал ее к себе крепко-крепко, сердце зашлось: ей бы спать сейчас, а она за молоком побежала в соседнюю лавку.
Ульянка расплакалась, а я держал ее двумя руками все крепче и бережнее. Я снова понял, как виноват перед ней, и чуть не причинил ей еще одно горе, собираясь лишить ее отца. Мне и в голову не пришло, что меня распухшего вытащат из воды, потом опознание, похороны, слезы… А сейчас я живой и можно все исправить. Я живой! Целую дочкины глаза, щеки, целую ее прямо в слезы и чувствую себя сильным, взрослым, важным. Я ведь дольше живу и жизнь знаю, пусть мой опыт неказистый, но он тоже может быть ей полезен! Так захотелось начать ее оберегать от невзгод, сделать ее жизнь легче, интереснее. Я шептал ей: «Моя малышка», а она плакала и плакала, содрогаясь всем тоненьким тельцем в моих сильных руках.
Сколько мы так простояли – я не помню.
– Мне завтрак надо готовить, сейчас Настя проснется, – сказала Ульянка. – Молоко закончилось вчера, я уставшая пришла и не купила. Пап, – назвала она меня папкой снова, – А ты можешь сегодня с Настеной побыть? Мама ее собиралась на работу взять, в садике карантин. Или ты в рейс?
– Конечно могу, – радостно согласился я. – Я выходной. Вот мамка обрадуется.
Сам подумал: «Семья – это хорошо. Ульянка, Настенка, красивая жена – это очень хорошо». Перевел взгляд на дочку, она смотрела куда-то поверх моего плеча:
– Пап, скажи честно, ты же дома не ночевал? А вид у тебя отдохнувший и одет ты в чистое… Ты же не…
Солнце уже поднялось, туман почти рассеялся, лениво и сонно поднимаясь вверх, к сизым облакам. Я посмотрел вокруг и увидел наш проспект другими глазами: невероятной красоты архитектура, пестрые клумбы, украшающие веранды ресторанчиков, синее небо. Все такое привычное и как будто незнакомое. Я странное чувство тогда испытал: словно утреннее солнце растворило всю суматоху в голове, все неправильные мысли, всю тяжесть в теле.
– Разумеется нет. Просто ночной рейс-коротыш подвернулся. Пойдем домой.
…Егор набегался и плюхнулся рядом со мной.
– Пить хочу!
– Так ты всю воду выпил, надо в магазин идти. Сходишь?
– Да нет, уже все, ребята устали, мы расходимся, – он помахал подбегающей к нам длинноногой девочке в майке-борцовке и спортивных шортах. – Пока, Настя!
– Пока, Егор! – приветливо крикнула она в ответ, доверчиво взяла отца за руку и потянула его к выходу. Было приятно смотреть, как они идут, переговариваясь о чем-то, и не верилось, что сегодня утром этот человек собирался сделать нечто такое, из-за чего бы он никогда больше не увидел это солнце,