– Я уже и забыла, какая длинная эта комната, – сказала Мэрион. – Как я понимаю, котильон будет здесь?
– Больше негде. Будь она чуть подлиннее, можно было бы устроить гонки на подушках. Но, боюсь, ничего не получится. Места тут маловато, гонка закончится сразу, как только начнется.
Слуга придвинул к ним чайный столик и вышел из комнаты.
– Дорогая моя, – внезапно проговорила Джейн, – пока Джек со своей шумной компанией не вернулся со стрельбищ, я хотела бы сказать, как я рада, что ты к нам приехала. Хорошо, что все остальные соберутся только в Сочельник. У нас будет время поговорить, и ты мне все о себе расскажешь.
– О себе? – рассеянно переспросила Мэрион, заерзав в кресле. – Да рассказывать особенно нечего.
– Как же нечего?! Нет, я не верю! Не может быть, чтобы за столько месяцев не произошло ничего нового и интересного. У меня-то жизнь скучная… нет, не скучная, просто тихая. А твоя жизнь всегда была mouvementée[47].
– Раньше да, – согласилась Мэрион. – Раньше да, но теперь я…
У двери раздался громкий смех, топот ног, и кто-то крикнул с порога:
– Дженни, Дженни, ты напоишь нас чаем?
– Чай сейчас подадут, – отозвалась миссис Мэннинг и со вздохом повернулась к подруге. – Ничего не поделаешь, посекретничаем потом.
Прошло пять дней – наступил вечер двадцать седьмого, вечер большого бала. Мэрион поднялась к себе в комнату, чтобы немного вздремнуть. Ужин подали в половине девятого, и до начала приема оставалось еще почти два часа. Перед тем как прилечь, она выключила весь свет, кроме бра над кроватью. Она очень устала. Непрестанные разговоры с утра до ночи ее утомили. За последние несколько дней она говорила так много, что даже мысли рождались в уме уже четкими фразами – в голове им не сиделось, они рвались наружу, желая быть высказанными, и она постоянно ловила себя на том, что разговаривает сама с собой. Вот и теперь она прошептала вслух:
– Хорошо, что я ничего не сказала Дженни. Она бы не поняла и наверняка бы меня осудила, а кому это надо? Ох, как все сложно!
Она погасила свет над кроватью, но граммофон у нее в голове никак не выключался и звучал даже настойчивее, чем когда бы то ни было. Знакомая запись, Мэрион знала ее наизусть, до последнего слова: композиция для голоса под условным названием «Выступление свидетеля защиты». «Я же не думала, что он так серьезно к этому отнесется, – объявил внутренний граммофон с явным уклоном в самооправдание. – Я просто хотела его развлечь. Нас познакомил Хью Траверс – он хорошо меня знает, знает, какая я на самом деле, он наверняка сказал Гарри: мужчины всегда обсуждают такие вещи. Когда-то Хью тоже был на меня обижен, но он превозмог все обиды, и мы снова прекрасно общаемся, – я еще не встречала ни одного мужчины, который не справился бы со своими чувствами».
На мгновение мысли Мэрион вырвались из бороздок крутящейся в голове пластинки и обратились к ее прошлой жизни. Да, они все справлялись. Более-менее справлялись. «Я не давала ему никаких обещаний, – снова включилась упрямая запись. – Почему он решил,