Костя то веселился, носясь с хлопушками и бенгальскими огнями, то впадал в ступор над книжкой:
– Я не понимаю и никогда не смогу. У человека голова для такого не приспособлена! Это нельзя представить!
Сашка много раз пыталась ему помочь, но всякий раз оказывалось, что ее опыт никуда не годится. Она не может объяснить, что и как надо делать, чтобы перейти от тридцать пятого, например, к тридцать шестому. Никакая «верификация» тут не помогала: Сашка жестикулировала, рисовала на листе бумаги, вспоминала велосипедную цепь, паутину, картины Эшера с их пчелами, рыбами, ящерицами; Костя не понимал и от отчаяния лез целоваться.
– Дай ему, наконец, – сказала Лиза зимним вечером, когда Оксана уже лежала в постели с книгой, а Сашка пила чай, собираясь заняться новой серией упражнений. – Жалко смотреть, как ты мужика динамишь.
Сашка пятерней захватила ее светлые волосы и рванула изо всей силы. Лиза взвыла. Оксана, которая никогда ни во что не вмешивалась, глубже забралась под одеяло и оттуда смотрела, как Сашка и Лиза пытаются выцарапать одна другой глаза.
В конце концов Лиза ретировалась и пропала куда-то до утра.
Двадцать девятого в зале нарядили елку. Тридцатого после обеда в институте воцарилась праздничная суматоха. В зале спешно что-то репетировали второкурсники, в столовой двигали столы, готовя вечернюю дискотеку с буфетом. К шести часам зал был полон, и Сашка с удивлением заметила в первых рядах многих преподавателей – некоторых она видела раньше, некоторых не встречала никогда. Горбун Николай Валерьевич тоже был там, сидел рядом с Портновым и что-то весело ему рассказывал. На Портнове, против обыкновения, не было очков.
Открылся пыльный бархатный занавес, на сцену вышел Захар, сосед Кости по комнате, в длинных очках, поразительно похожих на очки Портнова. У него была странная координация движений, он малость запутался в кулисе выходя, но, утвердившись на авансцене, смело посмотрел в зал и, очень похоже уставившись поверх стекол, сообщил, что все, кто не отпразднует Новый год с первого раза, будут иметь неприятный разговор со своими кураторами. Сашка обомлела; ей это показалось слишком смелым, но второкурсник пародировал Портнова так точно и так смешно, что уже через минуту она хохотала, и ее смех сливался с довольным ржанием зала.
Уже когда Захар уходил со сцены, свирепо оборачиваясь и грозя (он безбожно переигрывал в этот момент, но покладистый зритель все прощал), Сашка поняла, что очки на носу Захара – настоящие портновские, взятые «напрокат». Потрясенная, она хотела сказать об этом Косте, но тут на сцену вылетели девочки-второкурсницы, одетые Снегурочками, в очень коротких юбках, и грянула фонограмма.
Никогда в жизни Сашка не подумала бы, что человек, подобный Портнову, может отдать свои очки пародисту для большего эффекта. Но гораздо труднее было осознать, что в институте нашелся человек, способный обратиться к нему с такой просьбой.
Никогда