Хотя любовь – это самое великое чудо жизни и может управлять свободными людьми, она не властна над судьбой кадрового военного. Четырнадцатого июня 1977 года полковник Милой Гачич был переведен на службу в Скопье. Горе Драгомира Теофиловича было беспредельно – тот день стал для него черной пятницей. Разумеется, он умел побеждать страдания. Но он знал, что теперь не сможет поджидать Миляну после уроков возле школы. По утрам, едва проснувшись, бежать за свеженькими булочками кифле, чтобы подвесить их в пакете на ручку ее двери. К чему перечислять все это? Его любовь уезжает, жизнь – сплошное горе. Но теперь он умел сопротивляться.
Стоя возле автобусной остановки, Зеко, несмотря на всю свою печаль, ощущал, что стал настоящим мужчиной. Пока полковник Гачич грузил тюки и баулы в автобус, Миляна и Зеко держались за руки. Зеко хотел помочь добродушному полковнику, но тот махнул рукой в сторону дочери:
– Теперь не до глупостей.
Дети целовались за автобусом, и проходящий мимо полицейский укоризненно погрозил им пальцем. Поскольку предостережение не подействовало, он потребовал предъявить документы.
– Мы несовершеннолетние, у нас их нет, – отвечала Миляна, не отрываясь от губ мальчика.
– До чего же я люблю тебя! – сказал Зеко.
– А я тебя! Больше всего на свете!
– Я обязан тебе жизнью.
– Обещай мне только одно…
– Что? Скажи!
– Ты должен поклясться! Сдержишь клятву?
– Клянусь!
– Поклянись, что в один прекрасный день ты найдешь меня.
– Когда?
– Не важно когда, не важно где…
– В тот день, когда я найду тебя, мы поженимся!
Хриплый клаксон автобуса и клуб дыма, вырвавшийся из пробитой выхлопной трубы и смешавшийся с пылью, стали звуковым и зримым доказательством исчезновения Миляны Гачич.
Глупость, которую он едва не совершил, научила Зеко всякий раз, когда его охватывала тоска или сплин, даже если они были совершенно нестерпимыми, объективно смотреть на вещи и усмирять свои эмоции. Впрочем, если бы он решил повторить все снова, Миляны больше не было рядом, чтобы спасти его!
Бальзамом на его израненную душу стал перевод отца в Мостар. Что за жизнь была бы у него в Травнике без Миляны?
После школы Зеко полюбил сидеть на берегу бурной Неретвы, смотреть на пороги и бросать в воду запечатанные в бутылки любовные послания. Неретва, в отличие от Лашвы, будила в нем другие чувства и мысли: зеленая, глубокая, с постоянно меняющейся поверхностью и ложем с вросшими в него