Он молча быстро пролистал ее до буквы «М»: «Здесь не хватает Лео Мале [47]». Поправил очки, придерживая указательным пальцем пожелтевшие листки, затем уже более спокойно просмотрел строчку за строчкой, время от времени кивая, словно в чем-то удостоверяясь: «Нет, Арагон, Бретон, все так… Брассай, Бальтус, Кокто, дю Буше, Элюар, Фини… Именно эти имена она и называла!» Он упрямо продолжал искать Лео Мале, повторяя: «Странно, что его здесь нет». Наконец сказал: «Да, это, безусловно, ее записная книжка». Затем достал ксерокопию открытки, которую она ему адресовала. На обратной стороне «Натюрморта с супницей» Сезанна она написала: «Спасибо за вкусные шоколадные конфеты, с Новым годом» – и подписалась: «Дора Маар». Сравнение почерка рассеяло последние его сомнения: «Да, это так, это точно ее». Он показал записную книжку жене, сыну и проходившему мимо коллекционеру: «Посмотрите, что она нашла!» Мне даже захотелось его расцеловать.
Пути Марселя Флейса и Доры Маар впервые пересеклись в 1990 году. Он только что купил дюжину ее полотен у одного из своих коллег. Их еще не развесили, просто расставили на полу в галерее на улице Бонапарта. И они привлекли внимание американского историка искусства, который проездом был в Париже: «Странно, я завтра с ней встречаюсь… Вы позволите мне поговорить с ней об этом?» Так Марсель Флейс обнаружил, что она все еще жива: в свои восемьдесят три, через семнадцать лет после смерти Пикассо, она жила отрезанной от мира все там же, на улице Савой.
На следующий день он сам позвонил Доре Маар. Та сделала вид, что не понимает, откуда взялись эти картины, и пригласила галериста к себе в 15 часов. Он приехал немного раньше времени, у него была мания на этот счет. Позвонил в квартиру Маркович, но никто не ответил. Спустя пять минут то же самое. Наконец в 15 часов сухой резкий голос ответил в интерфон: «Молодой человек, если я говорю в 15 часов, это означает в 15 часов». Добро пожаловать к Доре Маар, скорее «Тетушке Даниэль», чем «Плачущей женщине»[48]! Старая дама встретила его на лестничной площадке третьего этажа. Она явно не собиралась его впускать. И, придя в ярость, когда обнаружилось, что он пришел только с фотографиями картин, утверждала, что речь идет о подделке. Галерист предложил вернуться на следующий день с полотнами. И на этот раз не повторил своей ошибки, прибыл точно в назначенное время. Приоткрытая дверь за спиной художницы давала основание предположить, что в квартире царил неописуемый хаос. «Это было похоже на логово бродяги. Должно быть, там годами не убирались. Раковина была переполнена грязной посудой».
Глядя на выставочные этикетки, прикрепленные к обратной стороне картин, Дора вынуждена была признать, что они подлинные. Но, сменив пластинку, внезапно вспомнила, что ее тогдашний