Следовательно, протест и стремление покончить с несвободой в разных слоях общества ассоциировались с различным пониманием свободы. Крестьянам, например, мыслилось равенство одинаковости, свобода общинная, основой которой была отнюдь не индивидуальная независимость, не право проявлять себя как личность. Удельные князья воспринимали свободу как невмешательство кого-либо в вопросы реализации собственной власти. Таким образом, между верхами общества и народом понимание свободы не было одинаковым, однако сходились они в различных протестных проявлениях, что и сказалось в Смутное время. И это понятно, так как «в системе средневекового феодального мировоззрения не было места для личности человека самого по себе. Человек был по преимуществу частью иерархического устройства общества и мира. Ценность человеческой личности осознавалась слабо. В какой-то степени она, конечно, осознавалась, но тогда на задний план отступала сама система».[372] Отсюда обращение к теме человека, его самобытности, правам, чувствам было в определенном смысле революционным, так как не просто изменяло существовавшую традицию, а логически приводило к противопоставлению человека и власти.
Думаю, что власть почувствовала, что, позволяя вольнодумство, она максимально приблизилась к опасной черте, за которой наблюдалась явная угроза единодержавию и росту влияния государственной власти.[373] Именно поэтому Возрождения, аналогичного западному, в России не было.[374] Во второй половине в никакой публицистической активности мы не наблюдаем, все прерывается с опричниной, террором Грозного и установлением крепостничества. В результате в середине XVI в. начался застой,[375] который сопровождался жестоким подавлением свободомыслия и еретичества, опалой многих представителей публицистики, в частности расправой с обвиненными в еретичестве Феодосием Косым, Матвеем Башкиным и их последователями.
Однако прогрессивные тенденции в развитии общественной мысли не были окончательно ликвидированы, и прежде всего потому, что движение это не носило закрытого характера сект, а было открытым. Поэтому не удивительно, что идеи духовной свободы человека, равенства народов[376] и вероисповеданий не могли не проникнуть, пусть неглубоко, в различные слои общества. Во всяком случае, идея «самовластия», осознаваемая как воля к свободе, уже в начале XIV в. стала предметом гласности и идейной борьбы как в религиозной среде среди демократически настроенных элементов городского и сельского духовенства, так и в городской (речь идет о торговцах, ремесленниках и дьячестве). Именно