Как же мы без самовара будем жить?
Как же чай без самовара будем пить? –
дает Крокодил выход своему отцовскому горю. Но тут –
Но тут распахнулися двери,
В дверях показалися звери.
Ритм сразу меняется, как только распахиваются какие-нибудь двери. Каждый эпизод сказки получает, таким образом, свою мелодию. Вот врываются былинные речитативы, словно это говорит на княжеском пиру Владимир Красное Солнышко:
Подавай-ка нам подарочки заморские
И гостинцами порадуй нас невиданными…
Затем следует большой патетический монолог Крокодила, вызывая в памяти лермонтовского «Мцыри»:
О, этот сад, ужасный сад!
Его забыть я был бы рад.
Там под бичами сторожей
Немало мучится зверей…
У Лермонтова, к примеру, почти наугад:
Я убежал. О, я как брат
Обняться с бурей был бы рад.
Глазами тучи я следил,
Руками молнию ловил…
В обоих случаях даже рифма на одно и то же слово («сад – рад» и «брат – рад»), к тому же у Лермонтова и у Чуковского речь идет, в сущности, об одном и том же – о любви к свободе, о ненависти к неволе. Но в «Крокодиле» неволя представлена не монастырем с кельями, как в «Мцыри», а «садом» – зоосадом, зверинцем с клетками. Поэтому так естественно звучит в строчке «О, этот сад, ужасный сад!» парафраз (почти цитата) из «Зверинца» Велимира Хлебникова: «О Сад, Сад!»
У Хлебникова эта строчка выделена, поскольку ею начинается знаменитое стихотворение, породившее целую серию русских «бестиариев» в стихах и прозе; она выделена и тем, что, видоизменяясь, становится в «Зверинце» рефреном. От Лермонтова до Хлебникова – необыкновенно широкий захват, «Мцыри» и «Зверинец» – необыкновенный синтез, но такие чудеса случаются в «Крокодиле» на каждом шагу. Следующий шаг обнаруживает в тех же самых строчках сказки очевидную перекличку с поэмой Н. Гумилева «Мик» (подобно «Крокодилу», «детской» и «экзотической» поэмой). В «Мике» читаем:
…Он встал
Подумал и загрохотал:
«Эй, носороги, эй, слоны,
И все, что злобны и сильны,
От пастбища и от пруда
Спешите, буйные, сюда.
Ого-го-го,