Такако убедила двух духов, Тъая и Санле, прикрепиться к лопате, оставленной у входа в пещеру. Оба они при жизни имели дело с лопатами, и сейчас им было уютно. Девушка видела их, туманную дымку в форме исхудалых, осунувшихся людей, вцепившихся в черенок лопаты.
Тъай и Санле показали ей образы сорговых полей в Маньчжурии, откуда они были родом, – колышущиеся красные стебли, похожие на волнующееся море. Они показали ей взрывы, и горящие дома, и колонны марширующих солдат. Показали женщин с животами, вспоротыми штыками, и молодых парней, которых поставили на колени под развевающимся флагом Восходящего солнца и обезглавили. Показали кандалы и цепи, мрак, голод и самые последние мгновения, когда им уже было больше нечего терять и смерть стала для них желанной.
– Прекратите! – взмолилась Такако. – Пожалуйста, прекратите!
Ей явилось воспоминание. Она в Сиэтле, в их крохотной однокомнатной квартире. На улице дождь, как всегда. Ей шесть лет, и она проснулась первой. Рядом с ней ее бабушка.
Такако протягивает руку, чтобы накрыть бабушку одеялом. «Ннмее» болеет, по ночам она ежится от холода. Девочка прикасается ладонью к бабушкиной щеке. Именно так она всегда будит ее по утрам, после чего они лежат рядом, перешептываясь и хихикая, а за окном тем временем постепенно светает.
Но сейчас что-то не так. Щека у бабушки холодная и твердая, как кожаный ботинок. Маленькая Такако садится в кровати и видит призрачный силуэт бабушки, сидящий у спинки. Девочка переводит взгляд с лежащего рядом с ней тела на призрачный образ и все понимает.
– Ннмее, маа кай га? – спрашивает она. «Бабушка, куда ты уходишь?»
Бабушка всегда разговаривала с ней на учина-гучи, даже несмотря на то что отец считал это дурной привычкой.
– Сейчас в японском квартале всем нам нужно быть японцами, – говорил он. – У Окинавы нет будущего.
– Нмаридзима, – отвечает бабушка. «Домой».
– Ндзичаабира. – «Прощай!» Такако заплакала, и проснулись взрослые.
Ее мать вернулась на Окинаву одна, отвезя туда бабушкино кольцо. Такако помогла матери уговорить бабушку прикрепиться к кольцу.
– Держись крепче, ннмее!
И бабушкин образ улыбнулся.
– Теперь ты тоже «юта», – сказала мать девочке. – Нет ничего хуже того, чтобы умереть вдали от дома. Душа не сможет успокоиться до тех пор, пока не вернется домой, и долг «юта» помочь ей.
Они захватили лопату с собой. Акиба пребывал в приподнятом настроении, всю дорогу насвистывая и мурлыча какую-то мелодию. Он подробно расспросил Такако о духах: как они выглядят, что говорят, чего хотят.
– Они хотят вернуться домой, – сказала девушка.
– Вот как? –