Ругательства и оскорбления, сопровождающие преступника на протяжении всего пути через город, разом стихли. Мрачная картина заставила всех вспомнить о собственных грехах. Окруженный стражниками опальный гибеллин медленно шел к виселице, недавно сколоченной из свежеоструганных досок. Отныне каждый шаг его имел особое значение, поскольку из этих последних шагов состояла теперь вся его оставшаяся жизнь.
– И ты, постреленок, уже здесь! – Паола схватила мальчика за плечо, стремясь удержать, словно одно небольшое движение в направлении виселицы могло стать для него роковым. От няньки кисло пахло винным перегаром. Данте прижался к ее толстому животу, продолжая неотрывно наблюдать за происходящим.
– Сейчас на него наденут белую рубашку, – зашептала Паола, – и поминай как звали! Здесь во Флоренции не дают драться с палачом. А вот в одном городке, где я работала девчонкой, был такой обычай. Ежели повалишь палача на землю – тебя сразу оправдают. Этот бы точно повалил, такой дюжий… Хотя это если только Бог поможет, а Он не помогает гибеллинам. Во Франции, говорят, девушкам позволяется брать осужденных в мужья. Если кто возьмет, тогда не вешают. Жаль, я давно не девушка. О! Смотри, какие у него сильные плечи! А какие красивые ноги! Зачем он не родился гвельфом?
Переодевание закончилось. Судья огласил приговор. За участие в заговоре и подстрекательство к мятежу пополанин Буаноконте Строцци приговаривался к смерти через повешение. Несчастный, встав на колени, принял последнее причастие. Затем последовало исполнение приговора.
Казалось, время замедлилось. Так тягуче тянулись последние минуты, пока преступник поднимался по ступенькам и ему вдевали голову в петлю. Даже когда у него из-под ног выбили лестницу – казалось, она падает плавно, будто перышко. И тут петля затянулась и все изменилось. Будто стрелка башенных часов вдруг пустилась вскачь. За мгновение Данте успел увидеть мелькание тысячи выражений на лице повешенного, затем их сменила судорога смерти. Послышались страшные хрипы. Мальчик, не в силах смотреть, зарылся лицом в нянькину рубаху.
По дороге домой Дуранте долго молчал. Потом спросил Паолу:
– Алигьери ведь не гибеллины?
– Еще чего выдумал! Конечно, вы – гвельфы. А то бы я не работала в вашем доме.
– А откуда они взялись?
– Кто? Гвельфы или гибеллины?
– И те и эти.
– Ты разве не знаешь? Это пошло с тех времен, когда мессир Буондельмонте обещал жениться на дочери другого мессира – Одериго Джантруфетти. А жена мессира Донати, коварная мадонна Альдруда, уже задумала выдать за него свою дочь. И вот она увидела Буондельмонте в окно на улице, вышла нарядная на балкон своего дворца и говорит: «Зайди, у меня что-то есть для тебя». Он зашел, а она привела к нему дочку и говорит: «Это тебе. Бери ее в жены, не правда