Илья собрал сумку, решив ехать в деревню и побыть денек на воздухе. Деревня стояла километрах в тридцати и у городских последние годы была популярна. Люди скупали участки, обносили их двухметровыми стенами из профнастила, а потом ездили в эти ящики отдыхать. Руднев на краю той деревни имел бревенчатый дом, из которого сам был родом и который остался ему от отца.
Он слез с автобуса и пошел по грязной вытоптанной траве. Глядел только под ноги. Ботинки мигом промокли и потемнели. А когда тропинка увела его сквозь ушко тугого пролеска, Руднев не видел уже и ботинок – так стало черно. Свет фонарей не дотягивал, а луна была скрыта тучей. Но и в темноте он хорошо знал короткий путь до отцовского дома. И чем глубже он уходил, тем слаще пах воздух, и все ближе подбиралось неизменно знакомое ощущение нежной тоски. В сумке позвякивали две бутылки вина, и от случайного звона он замедлял шаг. Илья старался идти плавней, как черный призрак в черной чаще, благородный в своей попытке быть незаметным.
Он выбрался из пролеска, и впереди опять показался влажный блеск фонаря. Вместо тех изб и тех дворов, средь которых гулял он в детстве, стояли заборы, за заборами виднелись темные крыши. Улицу залили асфальтом, слепили пластиковый магазин. Дома стояли пустые. Все это были дачи, оживающие к выходным редкими сытыми голосами и лаем домашних псов. За дачами стоял его дом. Он прятался в сирени и озирался на дорогу двумя окнами спальни. Руднев представлял, как хрустнет петля калитки, как сомнутся под ним мокрые ступени крыльца и ключ в замке повернется с тугим масляным стоном. Он отворит дверь и войдет в зеленую темноту. А потом, скинув с плеча сумку, зажжет на веранде плафон, полный шелухи мертвых мотыльков.
Так, проходя шестую избу от поворота, готовясь к этому свету и милым звукам, он посмотрел на свой дом и остановился. Окна спальни горели. Руднев опустил взгляд. Неторопливым прохожим он дошел до калитки и снова обернулся к дому. Да, окна горели. Дымила труба. У забора стояла знакомая «хонда».
– Привет, брат.
Руднев увидел Зазу, курящего на крыльце. Заза поднял ладонь. Он подошел к забору, который был ему по грудь, положил на него скрещенные руки. Спросил, не вынимая изо рта сигареты:
– Ты чего тут?
– Это ты чего?
Заза обернулся и посмотрел на дом, будто что-то услышал. Рудневу тоже показалось, что на крыльце стукнула дверь.
– Понимаешь, я как бы не один. Девчонку из неврологии помнишь? Ну мелкая такая, в очочках? – Руднев сделал вид, что помнит. – Вот решили отправиться за город. Я же не знал, что ты нарисуешься! Может, ты это… Развернешься, и по той же дорожке назад топ-топ?
– А может, – ответил Руднев, – это вы быстренько…
– Ладно-ладно, старик. – Заза открыл калитку, приглашая Илью войти. – Не выгоняй. Мы шуметь не будем. Что там у тебя звенит?
– Ничего не звенит. Тебе послышалось.
– Может, завтра на рыбалку сходим? – Заза сделался весел, мгновенно весел, словно в сигарете его вспыхнула нужная искра.
А Руднев погрустнел. Когда-то Илье мечталось поджечь проклятый дом и посмотреть, какой высоты