– Жди, царь, вернется к тебе твоя дочка, месяц жди и не ищи почем зря.
Залился царь горькими слезами, как же быть ему теперь без своей любимой царевны? Неужели и впрямь не искать? Бояре же, как услыхали, замахали рукавами, закричали, мол, где это видано, чтобы царь зверя дикого слушался, застыдили старого. Царь и сам думать перестать не может, верно ли это, ночь глаз не сомкнул. Неделю ждет – нет царевны, и сна нет. Вторую ждет – нет царевны; исхудал он – к еде не притрагивается, осунулся, а бояре все никак не угомонятся – убеждают над ухом вырубить лес подчистую. Третью ждет – нет царевны, так и помер от горя, не дождавшись своей любимой дочери.
За неделю вырезали мужики сосны и ели, пни все повыкорчевывали, Волка Серого на шкуру пустили, и не стало больше леса, и не пропадали больше дети, а Тьмы так никакой и не нашлось. Когда же пришел час царевне вернуться, как и было обещано, спустя месяц, взошла она на небосвод полною Луною и увидела, что сотворили люди, что нет больше в живых батюшки ее, – покатились по щекам ее слезы. А спустя сотни лет вырос на этих болотистых землях печальный город, в котором часто идет дождь, и в лужах можно угадать очертания прекрасной царевны, царевны Луж.
Полина Жандармова
Родилась в 1990 году. Окончила Белгородский государственный национальный исследовательский университет, биолого-химический факультет, живет в Белгороде. Участник мастерской прозы в рамках образовательного форума «Таврида». Автор поэтических и прозаических сюжетов в жанре городского фэнтези.
Сказки целого леса
История первая
У меня было два пера с разных крыльев от разных птиц, да в грудине одна дыра и десяток угрюмых лиц. Коршун первое мне отдал да проклятием одарил, чтоб отныне я не летал, чтоб отныне я не творил. У него не перо, а тьма, черный морок да лютый сглаз. От него я схожу с ума и не вижу ничьих я глаз, кроме этих угрюмых лиц.
А проклятье как мир старо – чернодушие и тоска. То, что пишет мое перо, – не рубить, а сжигать. И сказ обрывать на начале букв, не давая рождать слова. В них не слышится сердца стук и душа в них давно мертва.
Только тени угрюмых лиц.
А второе – лебяжий пух, невесомость и простота. В нем хранится всевышний дух и бескрайняя красота. Малословие. Глубина. Бесконечность седых вершин. Невесомость и тишина. Мудрость тысячи сот морщин.
Одного. Одного лица.
Я б второе перо да взял, я б одним только им писал. Только я не дорос. И мал.
И лицо то давно продал. Предал я тот лебяжий пух. Огрубела моя рука. И отныне и слеп, и глух, и со мною одна тоска.
По тому, одному лицу.
Мне назад обратить бы круг, повернуть вены-реки вспять, чтобы срезать ивовый лук, чтобы в руки его мне взять, чтобы коршуна погубить да десяток угрюмых лиц.
Только ива уж не растет, черен дух, коршун в грудь клюет.
И зияет дыра-кольцо. И глядит в не мое лицо.
История