– Марик, привет! – замахала рукой подруга детства. – Иди сюда!
– Чем занимаешься? – ни о чём спросил, подойдя к ней.
– Гоняю букарок инсектицидами. Ты бы сказал своей маме, чтобы она убрала этих жучков. Зачем нам вредители в дендрарии?
– Ну да! У мамы каждая букашка сосчитана. А ты не мучайся, скажи Кузе, он робота-садовника пригонит.
– Да уж, робиков здесь не хватало, – фыркнула Ритка. – Сад на то и сад, чтобы самому садить и ухаживать. Всё должно быть по-настоящему.
«Так и короеды тоже настоящие», – хотел возразить Марик, но, давно уж примирившись с женской логикой, спорить не стал. Помолчав, произнёс:
– А ты ничего во мне не замечаешь?
– Постригся, что ли? – оглядев с ног до головы, наконец предположила Рита.
– Я дабл.
– Вот те раз! – огорчилась подруга. – А я хотела сюрпризик вечером устроить, заявиться к тебе в дабле. Опередил.
Марик смотрел на Ритку и не мог понять её огорчения. Это же такой пустяк по сравнению… с чем? С его тоскливым одиночеством? Наверное, пора уже принять как данность: холод ледяной грани между иллюзией и реальностью – это его холод. Это не разделит с ним даже самая близкая душа.
II. НЕ УБОИСЬ УЗНАТЬ
Академия
Учебное заведение, как правило, выбиралось среди родноязычных. Психологи утверждали, что употребление интерлигвы или иного чужого языка в процессе обучения не полезно для существимости подростков, поскольку речь напрямую воздействует на сознание человека. Переходя с одного языка на другой, личность мыслит то одним образом, то другим, и его цельное самосознание подвергается риску рассуществления. Впрочем, основатель академии креоники Орест Евгеньевич Пышных не был таким уж ортодоксом в этом вопросе, о чём свидетельствовали три огромных слова на входной арке, явно нерусских, хотя и написанных кириллицей: КРУО КРИО КРЕО.
Этот девиз был виден издалека, с середины площади, где находился гэсткреатор и из которого одновременно вылепились даблы Марика и Риты. Чтобы попасть в саму академию, требовалось пройти по площади, подняться по длинной каменной лестнице с высокими парапетами, на которых в бронзовых подставках средь бела дня горели факелы, затем меж высоких дорических колонн вступить в мраморный холл. Академик Пышных, видно, желал ещё «при дверех» внушить посетителям почтение к своему храму науки. Как понял Марик со слов отца, все академики слегка чудаковаты, со своими какими-то идеями, которые требовалось непременно всем доказать, что извинительно – ведь