Она замолчала и вгрызлась в остаток яблока так, будто голодала неделю.
– Ты его вытащила, – заключила Алтын, и Ракушка молча кивнула.
Некоторое время обе молчали, потом Алтын тихо сказала:
– А Грош не вернулся.
– А Грош не вернулся, – вздохнула Анхеле. – Мы там еще некоторое время болтались… пока Братт не очухался. А потом я его проводила в бункер, чтобы он не свалился со скалы. Он ушел в Альквисту, а я к тебе.
Они еще помолчали, потом Ракушка не выдержала тишины и начала насвистывать.
– Не свисти в доме, – сказала Алтын, не отрываясь от окна. – Денег не будет. Ни гроша…
– Ага, а еще меня в мракобесии обвиняла, – огрызнулась Анхеле. – Что ты там высматриваешь? Между прочим, спать пора.
Она зевнула и, сняв очки, принялась демонстративно тереть глаза.
– Ладно, пойдем, – Рыжая неохотно отлепилась от подоконника и стала собирать разбросанные по столу листы и складывать их в аккуратную стопку. – Надо было спросить Астраха, в котором часу завтра начнется праздник. Хотя Бета все равно разбудит нас не позже восьми, так что…
– Так что ты успеешь принарядиться, – поддразнила Ракушка. – И папочке не придется за тебя краснеть.
– Их тоже двое, – тихо сказала Алтын. – Двое папочек. Ума не приложу, как со мной такое случилось. За что?..
Она выровняла стопку листов, легонько постучав краешком по столу, и поставила пишущий стержень в резной стакан с вензелями.
– Знаешь, Анхеле, ведь отец… рассказал мне о моей матери. Я ее не помню. Она сбежала в Джаппу с молоденьким маримэном. Может, поэтому мне, ее дочке, суждено разорваться между любимыми напополам?.. Помнишь, тогда в приюте воспитательница, кайна Ула, рассказывала нам о равновесии судьбы?
– Опять мракобесничаешь, – укорила Анхеле и выбросила хвостик от яблока в корзину для бумаг. – Хорошо мне, сироте, – никого у меня нет, никому я не нужна, и мне никто не нужен. Это у вас, у королевских, вечно куча родственников и мешок проблем.
Рыжая мрачно посмотрела на нее.
– Вот так, да?.. Никого у тебя, сироты, нет?..
Ракушка скорчила ей страшную рожу и пулей вылетела из библиотеки. Алтын некоторое время прислушивалась к удаляющемуся топоту ее башмаков по натертому паркету резиденции, потом погасила лампу и, бросив последний взгляд в окно, пошла к двери.
В своей спальне она, укутавшись до подбородка в легкое пушистое одеяло, закрыла глаза и стала думать про Гроша. Представляла, как они встретятся: вот она идет по набережной, нарядная, в синем платье. А он навстречу – черные глаза застенчиво сияют, волосы растрепаны, солнечный луч играет на эполете… Стоп. При чем тут эполет? Грош никогда не носил форму морского офицера! «Зато