Я осмотрелся ещё раз: обстановка почти спартанская: письменный стол, на котором кроваво-красным цветом выделяется стационарный телефон – прежде такие стояли в кабинетах крупных советских начальников; два кресла, столик, сервированный кофе; солидный сейф, высокий холодильник, встроенный платяной шкаф. Вместо окна – весёленькая картина с лужайкой. И какая-то дверь в дальнем углу.
– Речь пойдёт о терроре, – заявил Ратников, пригладив ладонью белую шевелюру.
– О каком терроре? – не понял я.
– О ядерном. Ты на экран гляди.
А чего тут рассматривать? Залитое солнцем зелёное поле с белым мячом в центре – и две команды друг против друга.
– Террористы среди болельщиков? Так, Белый?
– Ошибаешься, Костя.
«Костя», как и «Белый» – это из юности, тогдашние наши прозвища. Мы с Анатолием знакомы полвека, со времён учёбы в техникуме. Потом я потерял его из виду, и вот недавно выяснилось: он тоже сотрудник засекреченной Академии метанаук. Но я-то приписан к пятому сектору, а Ратников – в первом, самом закрытом. Негласный надзор за глобальной безопасностью – вот что такое первый сектор.
– Бандиты прячутся под трибунами? – спросил я.
– Нет, они давно скрылись. Однако подарочек оставили.
В тот же миг пронзительный свет залил мир – словно мы оказались внутри звезды… Да почти так оно и было.
Спустя время зрение вернулось. В центре выжженного поля зияла огроная воронка с багровыми краями – памятник лучшим в мире командам. От бетонных трибун остались раскалённые остовы и спёкшийся бетон. Сорок тысяч человек исчезли, просто испарились!
Джинн, ядерный джинн – вот кто сотворил этот ужас…
Голодный демон с леденящим душу воем втягивает всё, до чего может дотянуться – и злая душа его, разорвав небосвод, уносится за облака. Громадная лиловая поганка набухает тяжестью, ветер относит её шляпку в сторону.
Но почему стадион? А, скажем, не штаб-квартира Организации Объединённых Наций? Или «Аквариум»[1]?
И тут зазвонил телефон – тот самый, кровавый. Прежде, чем снять трубку, Ратников поставил видеоролик на паузу. – Да, Леон Альбертович, – сказал Ратников, и я догадался, что на другом конце – его шеф Тавровский. – Утвердили? И сколько же?
Я слышал только слова Ратникова – и они привели меня в изумление.
– Миллион долларов? Мне кажется, это нереально… А, ну если так… Да, мы как раз смотрим… Хорошо, как договаривались. – Ратников положил трубку на место.
– Миллион долларов? – не удержался я от вопроса. – Не иначе, как требование террористов? Не так уж и много…
– Нет, – усмехнулся Белый, – это другое, скоро узнаешь. Смотрим дальше.
На экране показалась высотка Секретариата ООН. Похоже, злой дух прятался внутри – и тут вырвался наружу снопами ярчайшего пламени. Джинн оскалился – и от его улыбки здание треснуло пополам.
Верхняя часть небоскрёба, едва приподнявшись над раскалённой расщелиной, оседает в груду обломков. Земля сотрясается, гигантский столб осколков, пыли и дыма взлетает вверх. Но что-то не так. Куда пропали рёв и грохот? Зато возникает и набирает силу удивительно знакомый мотив.
Картина снова меняется; теперь на экране «Аквариум» – здесь белый карлик вспыхивает поодаль от цели. «Стекляшка» бьёт в глаза ослепительным блеском, а секунду спустя на здание обрушивается удар. Свирепый таран разносит «Аквариум» на куски, огромный дом лопается, как воздушный шарик.
Дыбом встаёт обожжённая земля, разбегаясь стремительной волной. Ураган крушит всё на своём пути; кто-то пытается убежать, но джинн сметает людей могучей дланью, словно крошки со стола.
В небо рвётся багровое облако, атомный исполин растёт на глазах – и ревёт, ревёт, ревёт… И вот уже над землёй, сверкая огненными сполохами, нависает чудовищный череп.
Джинн склоняет голову набок, словно к чему-то прислушиваясь. Ещё немного – вослед атомному меркнет и солнечный свет. А что же звуки? Давешняя музыка стихает, гремит властный голос:
– Ядерный террор вышел из-под контроля…
– Щупальца международного терроризма…
– Вырвать ядовитое жало…
Зажёгся свет, и я вернулся в привычный мир настоящего. В первый сектор Академии метанаук.
Даже в костюме Ратников смотрится нордическим суперменом: широченные плечи, загорелое лицо, ослепительно белые волосы.
– И как тебе? – спросил он.
– Круто. Но есть неточности. Взрывная волна…
– Да очнись, Костя, это же фильм!
– Конечно. А музыкальная дорожка – прям-таки наповал. Но до чего же мелодия знакомая…
– Оценил? Моя идея, – Ратников довольно улыбнулся. – А знаешь, где ты мог это слышать? Боевик «Без лица», трек.
– А, верно! Но почему стадион?
– Ну как же? Олимпиада, и вдруг