И прислушивались к разговору.
– Да кто ж он, родимые?
Грибиков скупо цедил:
– Да цифирник, числец: цифири размножает.
– Так сын, говоришь, у него – телелюшит.
Прислушался Киерко хмуро: Романыч на Грибикова плевался:
– Курчонкин он сын.
– Пустопопову бороду…
Клоповиченко схватился за ломик: а Грибиков старой кутафье твердил о чаях:
– Чаи, матушка, – всякие: черные, красные, сортом повыше, те – желтые.
Клоповиченко им бросил:
– Какой разахастый чаевич!
– А все же не вор, – так и вышипнул Грибиков, те же, которые воры, учнут, тех и бить, – неизвестно что высказал он: говорить не умел: не умел даже связывать; только – разглядывать.
Дворник прикрикнул:
– Ну, ты, – человечищем будешь в сажень, а все – эханьки.
Клоповиченко схватился за лом:
– Промордованный час, промордованный день, промордованный быт наш рабочий; да что – пустопопову бороду брей!
Стальным ветром рвануло: леденица злая визжала; сугробы пустились враскрут; от загривины белой сугроба взвилась порошица.
Прошел мимо Грибиков: рыжий Романыч отплюнулся:
– Тьфу ты, – чемырза ты, кольчатая, разбезногая ты животина, которая пресмыкается, – вошь тебя ешь: старый глист!
Быстро Грибиков скрылся: и охал чердашник:
– Как выйдет, – обнюхает все: черепиночку каждую он подбирает…
Прошел под воротами кто-то в медвежьей шубеночке: в снег провалиться рыжеющим ботиком; баба, цветуха малиновая, проходила; прошамкали саночки: цибики в розвальнях еле тащились – в угольную лавочку: и – морозяною гарью пахнуло; снега – не снега: морозарни!
Хрусти сколько хочешь!
9
Профессор и Киерко сели за шахматы.
– Нуте-ка?
– Черными?
Тут позвонили.
Явилася Дарьюшка, фыркая в руку:
– Пожалуйте, барин, – там видеть вас хочет: по делу, знать, – Грибиков…
Киерко даже лицом побелел:
– Вот те на!
За профессором вышел и он в коридорчик: профессор сопел: на коричневом коврике, около двери, увидел он Грибикова, зажимавшего желтенький томик и томик коричневый; видывал лет уже двадцать в окно его; только теперь его видел – вплотную.
Одет был в старьишко; вблизи удивил старобабьим лицом; вид имел он старьевщика; был куролапый какой-то, с черватым лицом, в очень ветхих, исплатанных штаниках; глазки табачного цвета, бог весть почему, – стервенели: носочек – черственек; роташка – полоска (съел губы); грудашка – черствинка; ну, словом: весь – черствель: осмотр всего этого явно доказывал: все – оказалось на месте: а то все казалось – какой-то изъян существует: не то съеден нос (но – вот он), – не то – ухо (но – было!) иль – горло там медное (нет, – настоящее!).
Видно, в изгрызинах был он: да, – в старости души изгрызаны (но не у всех).
Он готовился что-то сказать