УНТЕР.
Угу. С наступленьем изобилья угощаешь всех борщом. Будьте поосторожнее, любезный, в рассуждении о вечной тьме и пустоте. А впрочем, и о радости в равенстве. Здесь у нас такой доморощенный богослов имеется, который любого светского философа за пояс заткнет. Вот он, прошу любить и жаловать, Феодор Малокосяцкий!
КРЕСТЬЯНИН.
И вовсе я не Феодор, барин, меня Петром крестили…
УНТЕР.
Ничего-ничего, братец. Фео-дор – это ведь Божий дар по-русски. Так я тебя Феодором окликнул для того лишь, чтобы с яичницею не путать.
КРЕСТЬЯНИН.
Ну, эдак еще ничего. А вообще-то я не Феодор, а Пётр.
НАПОЛЕОН (вполголоса Унтеру).
Послушайте, офицер… Вы уж не говорите этому… (кивает на Пьера) человеку… что я Наполеон. Боюсь, он не преминет воспользоваться моментом. Совершенный психопат, вам не показалось?..
УНТЕР.
Уж чья бы корова мычала… Да ладно, не скажу. Но единственно потому, что очень охота мне перед смертью взглянуть, как французы сами своему императору продырявят пулями башку!
НАПОЛЕОН.
Эк же вы зло! И почему именно башку? Что за вокабюлер татарский?
ПЬЕР.
Господа, господа! А не думали вы о побеге?
УНТЕР (вновь запрокинув лицо навстречь закатному свету).
Что проку в думах? Бегите, Пьер. Проложите дорогу агрессивно-послушному большинству. Станьте нашим Прометеем.
Пьер предпринимает пару-тройку смешных неказистых попыток добраться до окна-бойницы, в каковое, впрочем, не пролезет и голова его, не говоря о прочем теле.
ПЬЕР (чуть не плача).
Ничего не выходит.
УНТЕР.
А вы говорите, думать! Множество удивительных открытий преподносит нам вовсе не мечтательное раздумье, но опыт, сын трудных ошибок. На фоне всеобщего просвещения, разумеется…
НАПОЛЕОН.
Ах, как вы это точно дефинировали! Но вспомните о еще одном дарителе на этой стезе.
УНТЕР.
На гениальность свою намекаете?
НАПОЛЕОН.
На нее! Она! Она, подруга парадоксов, иной раз в такое заведет…
УНТЕР.
Что