– А, вот и мед-вее-диии! – облегчённо тяну я, улыбаясь в бинокль.
На проталине, в средней части склона Борта, пасутся два медведя – медведица и медвежонок. Медведица – изящная, стройная. Медвежонок – уже, подросток. Как все в этом возрасте, он голенаст, длинноух и нескладен.
– Медведица красивая! Прямо, как картинка, – я передаю бинокль Казанцеву…
Медведи тянут строго вверх по склону Борта. Неторопливо переходя с места на место, медведица копает весенние ростки трав. Медвежонок откровенно лоботрясничает: подойдя к мамаше и повернувшись спиной к склону, он садится посреди проталины. Он сидит столбиком на весенней прелой листве и смотрит вниз, на тёмное море хвойного леса, на обширные, забитые снегом ивняки речных долин…
– Созерцает весенний мир! Да-ааа, вид от него, сейчас – так шикарен! – понимаю я медвежонка, – И Саратовка! И Тятинка! И сам вулкан Тятя… Всё перед ним стоит, во всей своей красе и необъятности! Леса, леса и леса… Целая страна лесов!
Тем временем, медведица покидает эту проталину. Она ступает на снежную перемычку между проталинами. Нехотя оторвавшись от созерцания окрестностей, медвежонок поднимается с насиженного места и идёт догонять свою мамашу, прямо вверх по склону…
– Интересно, что, на снегу – он шагает точно след в след по следам медведицы! – прицениваюсь я, в бинокль, – После них, на снегу, остаётся только одна строчка!
Я передаю бинокль, молча ожидающему рядом, Сергею. Теперь – его очередь комментировать медведей…
Мы наблюдаем за медведями в бинокль, пока те не скрываются за гребнем Борта, перевалив эту, такую высоченную, сопку.
– Ну, что? Пошли! Посмотрим, что они ели, – объясняю я Казанцеву «фронт работ».
– И надо же им, было лезть! Всё вверх и вверх! – искренне негодует тот, – Нет, чтобы вдоль склона пройти!
Выбирать маршрут нам не приходится. Нужно валить через речную долину. По прошлым годам, мы прекрасно знаем, как, самым рациональным способом, пройти к подножию западного борта. Здешний, необъятный массив ельника напрямую рассекается узкой лентой ольховника. Здесь струится небольшой ручей. Сейчас, ольховник этого ручья забит снегом, который за ночь становится крепким настом. Мы ходко шагаем через ельник по этой ленте ольховника, как по просеке… Хорошее дело – наст! Мы с лёгкостью проходим густой и такой обширный, ельник, насквозь…
Вот и подножие склона Борта. Вдоль него, лес разрывается, сначала – просторами марей, покрытыми по краям чахлой порослью того же ольховника, а затем – широкой полосой пустырей будущего высокотравья. Сейчас, весной, здесь – снежная целина…
У первой же проталины, мы выходим на след крупного медведя!
– Ого! – удивляется Казанцев, – Ка-кой!
Я вытаскиваю рулетку из кармана и замеряю ширину отпечатка передней лапы: «Девятнадцать сантиметров! Да-аааа… Смотри, как широко лапы ставит! Здор-ровый!».
Медведь бродил по проталинам.